А то плюну а у меня сифилис

О сифилисе и моей глупости.

В 17лет, т. е. пять лет назад, на моем мпх выскочил какой-то прыщ и по телу началась почесуха. Начитавшись интернетов, я поставил сам себе диагноз -- сифилис.

Мозгов у меня тогда (чего лукавить и сейчас) было неособо много, и я решил заняться самолечением. Купил 20пачек эритромицина и начал хуярить по 12 таблеток ежедневно в течение 20дней. Примерно через неделю я ходил как тумане и дристал постоянно. В итоге вытерпел 20дней.

Прыщ на херу, тем временем, пропал. Чесаться тоже перестал. Ничего меня больше не беспокоило. Только волосы стали чаще лезть.

Прошло 5лет. Три месяца назад ко мне обратился друг с просьбой сдать вместо него кровь для санитарной книжки, т. к. для работы ему нужна идеальная кровь, а него нехорошая болячка. Сдал кровь, болячку друга не нашли, зато нашли сифилис.

Пошел в квд. Сдал анализы. Врачу не стал говорить, что я пять лет назад хуярил, как дибил, эритромицин. Стыдно. Врач поставил диагноз -- скрытый ранний сифилис, т. е. заражение произошло якобы до 2х лет. Назначает лечение на дневном стационаре. Я раскинул мозгами (ага, удалось) и понял, что заражение у меня произошло 5лет назад и заболевание за эти годы вполне могло перейти в стадию нейросифилиса (очень сложноизлечимая штука, от которой люди лечатся годами). И этот факт надо либо подтвердить, либо опровергнуть. Заикнулся врачу о пункции (ужасный анализ, когда берут спинномозговую жидкость, ликвор). Врач в ответ:

- ой, я вам забыл предложить ее. Вы готовы сделать пункцию?

Положили в амбулаторию. Поговорил с пациентами. Ужас. Там люди лечатся годами. Кто-то 2года (по курсу в год), Кто-то 4года (тоже по курсу в год). Одна женщина в 75лет обнаружила у себя сифилис, хотя мужика у нее не было последние 20лет. У многих целый букет -- сифилис, ВИЧ и гепатит с (тот который раньше не лечился, а сейчас лечится за большие бабки).

Сделали пункцию. Сама процедура неособо болезненная. Но отходил я от нее 20дней -- в первый день кружилась голова, тошнило дико, болела голова и спина, не мог стоять и сидеть, только лежать, в последующие дни болела голова, шея и спина, не мог стоять и сидеть. Плюсом стал плохо слышать. Жуткий отходняк. Спрашиваю у врача:

Я: меня со слухом плохо стало.

Он: (чет пизданул)

В итоге врач меня заверил, что слух и пункция физиологически никак не связаны. Решил почитать в интернетах, там черным по белому написано, что из-за этой процедуры может нарушиться не только слух, но и зрение. Начал меньше доверять врачу.

Пришли все результаты анализов. Результаты пункции оказались нормальными, т.е. нейросифилис не подтвердился. Диагноз остался прежним --скрытый ранний сифилис. Назначили пенецилин новокаиновую соль 600, два раза в день утром и вечером, в течение 28дней. Опять вооружился интернетом и интересуюсь у врача:

Я: а почему мне не назначили водорастворимый пеницилин?

Он: назначил лечение, согласно вашему диагнозу и установленным стандартам.

Я: я какбэ вкурсе, что водорастворимый надо колоть чаще, и я готов на 8 уколов в день. Кроме того, дюрантные (смесь пеницилина с калием, новокаином и др) препараты могут стать причиной возникновения серорезистентости.

Ок, жираф большой ему виднее, подумал я и вышел. Стал меньше доверять врачу.

Помимо уколов, врач сказал пить таблетки --трекрезан, фестал, цитофлавин. На слух я эти названия не уловил и попросил его написать на бумажке. Он сказал, что не имеет права их мне выписывать. Потом я понял, что если бы я помер от аллергической реакции, а в тумбочке моей обнаружили стикер с названиями лекарств, написанных его почерком, то его могли бы посадить. Доверие повысилось к врачу.

За день до выписки опять иду к врачу интересоваться по поводу второго курса. Сам бы хотел пройти второй курс, но уже с другим препаратом, который лучше проникает в ткани организма. Второй курс неположен, сказал врач.

Выписали две недели назад. Встал на учет.

Для чего я это пишу?

Ну, во-первых, для того, чтобы народ не занимался самолечением (хотя вряд ли здесь такие есть). И чтоб люди понимали, что сифилис - это страшная штука. Если вовремя ее не лечить, то может развиться нейросифилис, от которого люди лечатся годами и не вылечиваются. Кроме того, бактерия может переродиться, и возникнут цист и l-формы, которые невозможно убить антибиотиками.

И, в о-вторых, нужен совет, например, @4904542, @StaryDoktor.

1. В моем случае произошло что? Почему анализы показывают скрытый ранний и почему анализы не показывают, что я эритромицином пробовал лечиться? Ведь леченую кровь анализы показывают.

И не могла ли возникнуть суперинфекция, т. е. когда уже болеешь и в организм поступает очередная порция бактерии и происходит новое заражение, которое накладывается на старое? В этом случае анализы показывают ранний сифилис?

2. Я почему-то считаю, что у меня нейросифилис. Могут ли анализы пункции быть ошибочными? Или неправильно интерпретированными?

3. Помогите, пожалуйста, расшифровать анализы. Где какой анализ и что он означает. Фото прикладываю.

4. У меня есть возможность поставить уколы. Стоит ли опять заняться самолечением и пенецилин или цефтриаксон себе ставить? Последний лучше проникает в ткани. Или опять эритромицин?)) Он проникает в ткани глаза, в отличие от пеницилина.

Девок за пять лет сколько перетрахал? Обзвонить им в голову, конечно же, не приходит?

Звонить пришлось только одной девушке. Два года назад расстались. Она проверилась. У нее все хорошо.

Это хорошо, но, умоляю, не занимайся опять самолечением. Возьми анализы, если сомневаешься в докторе, и пойди к другому. Пойди к третьему, если все еще не доверяешь второму, но не выписывай сам себе лечение. Они на это по 5-8 лет учатся. Если б можно было просто прочитать в интернете и вылечить болячку, врачи б исчезли как класс еще в 98

Купил таблеточек в аптеке

Прыщ пропал, ну и хорошо, живём дальше.

Жизнь в стиле "Акуна матата".

Чувааак, сифилис это ж не насморк, и даже не гнойная ангина, и судя по тексту ты знал об этом. Как так можно было наплевательски относится к своему здоровью?

Если бы знал. Это сейчас, судя по тексту, я в курсе. Пять лет назад, я думал, что ерунда, таблеток выпил, пройдет.

Иди к врачу и попроси его разжевать тебе каждую строчку в анализе.
Расшифровка анализов в интернетах мало чем отличается от самолечения, против которого ты агитируешь.

И врачу нужно рассказать всю правду, тактика лечения зависит и от анамнеза заболевания в т.ч. Тыкать в тебя пальцем и кричать "Haa-haaa", как в Симпсонах, дядя-доктор не станет, уверяю

Ну, в интернете тоже есть что найти. Но разумеется если знать что искать, кого искать, и как отличить научные знания от мочи старой обезьяны Вассермана

В СССР статья была за сокрытие. Может и сейчас есть. Всех партнеров уже обрадовал? Или как страус голову в песок?

Кстати старую новость для Вас нашел по этой статье
Житель Гродно умышленно заражал женщин ВИЧ-инфекцией, об этом сообщил 27 января прокурор Гродненской области Виктор Морозов.

Со слов прокурора, гродненец заразил минимум четыре женщины. С 2003 года мужчина стоял на учете как ВИЧ-инфицированный. Данный факт он скрывал от своих половых партнерш.

Она и сейчас есть. Многих посадили?

Сейчас тоже есть статья. И подписываешься в бумаге, что в курсе статьи.

Звонить пришлось только одной девушке, ибо других не было. Очень удивилась моему звонку, тк два года назад расстались не очень хорошо. Она проверилась. У нее все хорошо.

Значит вы - молодец!

Я читал, наоборот, что самый безопасный. Остальные хуже печень угнетают.

Пруфы? И насколько "очень", ну хотя бы в сравнении с бутылочкой водки, чтоб всем понятно.

И я о том же. Что всё познаётся в сравнении. А то пишут "ужасть! опасно!" - так и вода опасна, вода убила больше людей чем водка.

С носом у нее че!?)

Спасибо большое за ответ.

Но реинфекцию (ситуация, когда вылечился от "первого" сифилиса и подхватил "новый" сифилис) я исключаю, тк после того, как я заразился и лечился эритромицином пять лет назад, у меня была только одна девушка и секс с ней был строго в презервативе во избежании беременности, кроме того, с анализами у нее все нормально, сифилис не обнаружили.

Кроме того, это насколько надо быть неудачливым, чтобы подцепить второй раз сифилис и не подцепить вместе с ним впридачу гепатит с и ВИЧ.))) Потому что существенная доля тех, кого я видел в квд (и амбулаторно, и стационарно), во-первых, гомосексуалисты, и во-вторых, кроме сифилиса, имели ВИЧ и гепатит. Ко мне это не относится, я не в группе риска ни с точки зрения ориентации, ни с точки зрения употребления наркотиков.

Возможно ли такое, что я пять лет назад не убил полностью бактерию в своем организме эритромицином? И она начала заново размножаться в моем организме. Что в этом случае показывают анализы? Возможен ли в этом случае диагноз "скрытый ранний сифилис"?

1. За эти пять лет сдавал только на ВИЧ. Раз в полгода примерно. Все. С военкоматом вопрос решился еще в детстве, в больницу не попадал, в поликлинику не ходил. Т.е. засветился по антителам впервые три месяца назад.

2. Специально измерял температуру, хотя мне не говорили этого. Температура не повышалась, была в пределах нормы. Лечащему врачу сообщил об этом, тот пожал плечами.

Нет, все же у тебя нейросифилис.

Хорошо, что ты осознал свою ошибку.

Анализы могут показать:
- Антитела, то есть огромное количество антител прямо сейчас, софрмированных на конкретную болячку
- Продукты распада или жизнедеятельности (и реакцию организма на них)
- Самого возбудителя (посев)

Суперинфекция - это совсем другое. Она развивается на фоне ИМУНОДЕФИЦИТА, читай СПИДа или химиотерапии. Короче, не твой случай.

Сам по себе сифилис не входит даже в первую тысячу опасных инфекций, и сильно распространён только в странах с откровенной безграмотностью населения в вопросах медицины. Лечится на отличненько. Причина его живучести - именно в том что он убивает очень медленно, позволяя заражённым годами распространять заразу.

Проблема с беременностью - то что с одной стороны, в момент формирования плода одна клетка может стоить миллионов, в которые она переродится. И соответственно может сформироваться мутация. С другой стороны, антибиотики, которые тоже не подарок, и могут сформировать мутацию. При современных знаниях об антибиотиках МОЖНО подобрать курс лечения и последующих анализов, при которых риск оправдан.

Вариантов что не излечится - практически нет. Вариантов что будут серьёзные проблемы для матери - тоже практически нет, не думаю что у неё третья стадия, такое разве что у наркоманов практикуется.

Так что НЕ ПАНИКУЙ. Не хочешь учить мат.часть сам - ДОВЕРЬСЯ врачу.
Если есть подозрение у тебя - пропьёшь курс пенициллина и забудешь. Через месяц-полтора сдашь анализы.
Мой совет - выберите с врачом курс лечения, и вскоре забудете всё это как алгебру за 9 класс.

Ах, какой европеец! Какой чудесный, какой замечательный европеец! Смотрите-ка: из кармашка мягкого серого пиджака торчит даже блестящий хвостик вечного пера.

И, кажется, еще легче стала походка в важных белых туфлях, и еще золотистей волосы из-под полей такой красивой и добротной (цвета кофе на молоке) шляпы.

Только вот глаза… не пойму… странно – не его глаза.

– А в Чикаго до надземной дороги встань на цыпочки и пальцем достанешь. Ерунда.

И презрительно приподнялся на белых носках своих важных туфель.

– Нет, адьо безвозвратно… безвозвратно… я русский… а она… не… могу… знаешь, когда границу переехал – плакал… землю целовал… как рязанская баба… стихи прочесть.

Есенин опьянел после первого стакана вина. Тяжело и мрачно скандалил: кого-то ударил, матерщинил, бил посуду, ронял столы, рвал и расшвыривал червонцы. Смотрел на меня мутными невидящими глазами и не узнавал. Одно слово доходило до его сознания: Кирилка.

– Сережа, Кирилка вас испугается… не надо пить… он маленький… к нему нельзя прийти таким…

И Есенин на минутку тишал.

То же магическое слово увело его из кабака.

На извозчике на полпути к дому Есенин уронил мне на плечо голову, как не свою, как ненужную, как холодный костяной шар.

А в комнату на Богословском, при помощи чужого, незнакомого человека, я внес тяжелое, ломкое, непослушное тело. Из-под упавших мертвенно-землистых век сверкали закатившиеся белки. На губах слюна. Будто только что жадно и неряшливо ел пирожное и перепачкал рот сладким, липким кремом. А щеки и лоб совершенно белые. Как лист ватмана.

На другой день Есенин перевез на Богословский свои американские шкафы-чемоданы. Крепкие, желтые, стянутые обручами; с полочками, ящичками и вешалочками внутри. Негры при разгрузках и погрузках с ними не очень церемонятся – швыряют на цемент и асфальт чуть ли не со второго этажа.

В чемоданах – дюжина пиджаков, шелковое белье, смокинг, цилиндр, шляпы, фрачная накидка.

У Есенина страх – кажется ему, что его всякий или обкрадывает, или хочет обокрасть.

Несколько раз на дню проверяет чемоданные запоры. Когда уходит, таинственно шепчет мне на ухо:

– Стереги, Толя. в комнату – ни-ни! никого. знаю я их – с гвоздем в кармане ходят…

На поэтах, приятелях и знакомых мерещатся ему свои носки, галстуки. При встрече обнюхивает – не его ли духами пахнет.

Это не дурь и не скупость.

Я помню первую ночь, пену на губах, похожую на сладкий крем, чужие глаза на близком, милом лице и то – как рвал он и расшвыривал червонцы.

Раньше бывало по-иначему.

Как-то Мейерхольд с Райх были у нас на блинах. Пили с блинами водку. Есенин больше других. Под конец стал шуметь и швырять со звоном на пол посуду. Я тихонько шепнул ему на ухо:

– Брось, Сережа, посуды у нас кот наплакал, а ты еще кокаешь.

Он тайком от Мейерхольда хитро подмигнул мне, успокоительно повел головой и пальцем указал на валяющуюся на полу неразбитую тарелку.

Дело обстояло просто. На столе среди фарфорового сервизишки была одна эмалированная тарелка. Ее-то он и швырял об пол, производя звон и треск; затем ловко и незаметно поднимал, ставил на стол и швырял заново.

Наш беленький туркестанский вагон стоял в тупике ростовского вокзала. Есенин во хмелю вернулся из города. Стал буянить. Проводник высунулся из окна вагона и заявил:

– Товарищ Молабух не приказал вас, Сергей Александрович, в энтом виде в вагон пущать!

– Меня. не пускать.

– Не приказано-с, Сергей Александрович!

Тогда Есенин, крякая, стал высаживать в вагоне стекла.

Дребезжа, падали стекла на шпалы. Почем-Соль стоял в купе, бледный, в нижней рубахе и подштанниках, с прыгающей свечой в руке.

А Есенин не унимался.

Прошло после разгрома вагона три дня. Почем-Соль ни под каким видом не желал мириться с Есениным. На все уговоры отвечал:

В этом был Есенин.

Сначала разбрелись литературные пути.

Ссорились, кричали, пили.

Орешин злостно и мрачно показывал ему шиш.

Клычков скалил глаза и ненавидел многопудовым завистливым чувством.

Есенин уехал в Петербург и привез оттуда Николая Клюева. Клюев раскрывал пастырские объятия перед меньшими своими братьями по слову, троекратно лобызал в губы, называл Есенина Сереженькой и даже меня ласково гладил по колену, приговаривая:

А Клюев вздыхал:

– Вот, Сереженька, в лапоточки скоро обуюсь… последние щиблетишки, Сереженька, развалились!

Есенин заказал для Клюева шевровые сапоги.

– А я кумекаю – ты, Сереженька, голова… тебе красный угол.

– Ты скажи им – Сереге-то Клычкову и Петру, – что, мол, Есенина диктатура.

– Скажу, Сереженька, скажу…

Сапоги делались целую неделю.

Клюев корил Есенина:

– Чего Изадору-то бросил… хорошая баба… богатая… вот бы мне ее… плюшевую бы шляпу купил с ямкою и сюртук, Сереженька, из поповского сукна себе справил…

А когда шевровые сапоги были готовы, Клюев увязал их в котомочку и в ту же ночь, втихомолку, не простившись ни с кем, уехал из Москвы.

Вслед за литературными путями разбежалась у нас с Есениным дорога дружбы и сердца.

Я только что приехал из Парижа. Сидел в кафе. Слушал унылое вытье толстой контрабасной струны. Никого народу. У барышни в белом фартучке – флюс. А вторая барышня в белом фартучке даже не потрудилась намазать губы. Черт знает что такое!

На улице непогодь, мокрядь, желтый, жидкий блеск фонарей.

Я подумал, что хорошо бы эту осеннюю тоску расхлестать веселыми монпарнасскими песенками. Неожиданно вошел Есенин. Барышня с флюсом и барышня с ненакрашенными губами испуганно трепыхнулись и повели плечиками. Глаз у Есенина мутный, рыхлый, как кусочек сахара, полежавший в чашке горячего кофе. Одет неряшливо. Шляпа пятнистая, помятая; несвежий воротничок и съехавший набок галстук. Золотистая пена волос размылилась и посерела. Стала походить на грязноватую, как после стирки, воду в корыте.

Есенин, не здороваясь, подошел к столику, за которым я сидел. Заложил руки в карманы и, не произнося ни слова, уперся в меня недобрым мутным взглядом.

Мы не виделись несколько месяцев. Когда я уезжал из России, не довелось проститься. Но и ссоры никакой не было. Только отношения похолодали.

Я продолжал мешать ложечкой в стакане и тоже молча смотрел ему в глаза.

Кто-то из маленьких петербургских поэтов вертелся около. Подошла какая-то женщина и стала тянуть Есенина за рукав.

– Иди к энтой матери… видишь, с Мариенго-о-о-фом встретился…

От Есенина пахнуло едким, ослизшим перегаром:

Он тяжело опустил руки на столик, нагнулся, придвинул почти вплотную ко мне свое лицо и, отстукивая каждый слог, сказал:

– Ты не Серый Волк, а я не Красная Шапочка. Авось не съешь.

Я выдавил из себя улыбку, поднял стакан и глотнул горячего кофе.

И Есенин сжал ладонь в кулак.

Петербургский поэтик, щупленький, черненький, с носом, похожим на восклицательный знак, и незнакомая женщина стали испуганным шепотом упрашивать Есенина и в чем-то уговаривать меня.

Есенин выпрямился, снова заложил пальцы в карманы, повернулся ко мне спиной и неровной пошатывающейся походкой направился к выходу.

Поэтик и женщина держали его под руки. Перед дверью, словно на винте, повернул голову и снял шляпу:

И скрипнул челюстями.

Поэтик распахнул дверь.

Вот наша ссора. Первая за шесть лет. Через месяц мы встретились на улице и, не поклонившись, развели глаза.

Весной я снова уехал с Никритиной за границу и опять вернулся в Москву в непролазь и мглу позднего октября. В один из первых дней по приезде побывали у Качаловых. В малюпатенькой их квартирке в Камергерском пили приветливое хозяйское вино.

Василий Иванович читал стихи – Блока, Есенина. Из угла поблескивал черной короткой шерстью и большими умными глазищами качаловский доберман-пинчер.

Василий Иванович положил руку на его породистую точеную морду.

– Джим… Джим… Хорош?

И Качалов прочел стихотворение, посвященное Джиму.

А я после спросил:

– Что Есенин. хорошо или худо.

Вражда набросала в душу всякого мусора и грязи. Будто носили мы в себе помойные ведра.

Но время и ведра вывернуло, и мокрой тряпкой подтерло. Одно слово – чистуха, чистоплоха.

– Будто не больно хорошо…

И Василий Иванович рассказал теплыми словами о том, что приметил за редкие встречи, что понаслышал через молву и от людей, к Есенину близких и сторонних.

– А где же сейчас Сережа. Глупо и гадко все у нас получилось… не из-за чего и ни к чему…

До позднего часа просидели в малюпатенькой комнатке за приветливым хозяйским вином.

Прощаясь, я сказал:

– Вот только узнаю, в каких обретается Есенин палестинах, и пойду мириться.

И в эту же ночь на Богословском несколько часов кряду сидел Есенин, ожидая нашего возвращения. Он колдыхал Кирилкину кроватку, мурлыкал детскую песенку и с засыпающей тещей толковал о жизни, о вечности, о поэзии, дружбе и любви.

Он ушел, не дождавшись.

– Скажите, что был… обнять, мол, и с миром…

Я не спал остаток ночи. От непрошеных слез намокла наволочка.

На другой день с утра – бегал по городу и спрашивал подходящих людей о есенинском пристанище.

Подходящие люди разводили руками.

А под вечер, когда глотал (чтобы только глотать) холодный суп, раздался звонок, который узнал я с мига, даром что не слышал его с полутысячу, если не более, дней.

Прошло около недели.

Я суматошился в погоне за рублем. Засуматошенным вернулся домой.

Никритина открыла дверь:

И встревоженно добавила:

– Принес вино… пьет…

Я вошел в комнату.

Еще желтая муть из бутылок не перелилась в его глаза.

Мы крепко поцеловались.

– Тут Мартышон меня обижает…

Есенин хитро прихромнул губой:

– Выпить со мной не хочет… за мир наш с тобой… любовь нашу…

И налил в стаканчик непенящегося шампанского.

– Подожди, Сергун… сначала полопаем… Мартышка нас щами угостит с черной кашей…

Есенин сдвинул брови.

– А я мало теперь ем… почти ничего не ем…

И залпом выпил стаканчик.

– Весной умру… Брось, брось, пугаться-то… говорю умру, значит – умру…

Опять захитрили губы:

– У меня… горловая чахотка… значит, каюк!

Я стал говорить об Италии, о том, что вместе закатимся весной к теплой Адриатике, поваляемся на горячем песке, поглотаем не эту дрянь (и убрал под стол бутылку), а чудесное, палящее, расплавленное золото д’аннунциевского солнца.

Хотелось реветь, ругаться последними словами, корябать ногтями холодное, скользкое дерево на ручках кресла.

Жидкая соль разъедала глаза.

Никритина что-то очень долго искала на полу, боясь поднять голову.

Потом Есенин читал стихи об отлетевшей юности и о гробовой дрожи, которую обещал он принять как новую ласку.

Дежурный врач выписывает мне пропуск.

Поднимаюсь по молчаливой, выстланной коврами лестнице. Большая комната. Стены окрашены мягкой, теплой краской. С потолка светится синенький глазок электрической лампочки.

Есенин сидит на кровати, обхватив колени.

– Сережа, какое у тебя хорошее лицо… волосы даже снова запушились.

Очень давно я не видел у Есенина таких ясных глаз, спокойных рук, бровей и рта. Даже пооблетела серая пыль с век.

Я вспомнил последнюю встречу.

Есенин до последней капли выпил бутылку шампанского. Желтая муть перелилась к нему в глаза. У меня в комнате, на стене, украинский ковер с большими красными и желтыми цветами. Есенин остановил на них взгляд. Зловеще ползли секунды и еще зловещей расползались есенинские зрачки, пожирая радужную оболочку. Узенькие кольца белков налились кровью. А черные дыры зрачков – страшным, голым безумием.

Есенин привстал с кресла, скомкал салфетку и, подавая ее мне, прохрипел на ухо:

– Сережа, это ковер… ковер… а это цветы…

Черные дыры сверкнули ненавистью:

Он схватил пустую бутылку и заскрипел челюстями:

– Размозжу… в кровь… носы… в кровь… размозжу…

Я взял салфетку и стал водить ею по ковру – вытирая красные и желтые рожи, сморкая бредовые носы.

У меня холодело сердце.

Многое утонет в памяти. Такое – никогда.

И вот: синенький глазок в потолке. Узкая кровать с серым одеяльцем. Теплые стены. И почти спокойные руки, брови, рот.

– Мне очень здесь хорошо… только немного раздражает, что день и ночь горит синенькая лампочка… знаешь, заворачиваюсь по уши в одеяло… лезу головой под подушку… и еще – не позволяют закрывать дверь… все боятся, что покончу самоубийством.

По коридору прошла очень красивая девушка. Голубые, большие глаза и необычайные волосы, золотые, как мед.

Здесь все хотят умереть… эта Офелия вешалась на своих волосах.

Потом Есенин повел в приемный зал. Показывал цепи и кандалы, в которые некогда заковывали больных; рисунки, вышивки и крашеную скульптуру из воска и хлебного мякиша.

– Смотри, картина Врубеля… он тоже был здесь…

– Только ты не думай – это не сумасшедший дом… сумасшедший дом у нас по соседству.

Он подвел к окну:

Сквозь белую снежную листву декабрьского парка весело смотрели освещенные стекла гостеприимного помещичьего дома.

Платон изгнал Гомера за непристойность из своей идеальной республики.

У нас республика Советов, а не идеальная.

Можно мне сказать гадость. Совсем маленькую и не очень скабрезную. О том, как надо просить у жизни счастья.

Так вот, счастья надо просить так, как одесский беспризорный милостыню:

– Гражданка, дайте пятачок. А не то плюну вам в физиономию – у меня сифилис.

В тюремной приемной женщина узнала о смерти мужа. Она зарыдала. Тогда к ней подошел часовой и сказал:

– Гражданка, огорчаться ступай за ворота.

31 декабря 1925 года на Ваганьковском кладбище, в Москве, вырос маленький есенинский холмик.

Есенин заводит с извозчиком литературный разговор:

– А скажи, дяденька, кого ты знаешь из поэтов?

– Это, дяденька, мертвый. А вот кого ты из живых знаешь?

– Из живых нема́, барин. Мы живых не знаем. Мы только чугунных.

Если мужчина сегодня для своей возлюбленной мажет вазелином чеpный клистиpный наконечник, а назавтpа замиpает с охапкой pоз у электpического звонка ее двеpи — ему незачем задавать себе глупых вопpосов.
Любовь, котоpую не удушила pезиновая кишка от клизмы, — бессмеpтна.

— Ольга, я прошу вашей руки.
— Это очень кстати, Владимир. Нынче утром я узнала, что в нашем доме не будет всю зиму действовать центральное отопление. Если бы не ваше предложение, я бы непременно в декабре превратилась в ледяную сосульку. Вы представляете себе, спать одной в кpоватище, на которой можно играть в хоккей?
— Итак…
— Я согласна

- Делать-то вы что-нибудь умеете?
- Конечно, нет.
- H-да.
И он деловито свел бpови.
- В таком случае вас пpидется устpоить на ответственную должность.

— Ужасно, ужасно, ужасно! Все вpемя была увеpена, что выхожу замуж по pасчету, а получилось, что вышла по любви. Вы, доpогой мой, худы, как щепка, и в декабpе совеpшенно не будете гpеть кpовать.

Любовь, которую не удушила резиновая кишка от клизмы, - бессмертна.

Каждый из нас придумывает свою жизнь, свою любовь и даже самого себя

. с некотоpого вpемени я pезко и остpо начинаю
чувствовать аpомат pеволюции.
.
-- Я тоже, Ольга, чувствую ее аpомат. И знаете, как pаз с того дня,
когда в нашем доме испоpтилась канализация.

— Делать-то вы что-нибудь умеете?
— Конечно, нет.
— H-да…
И он деловито свел бpови.
— В таком случае вас пpидется устpоить на ответственную должность.

Меня никто не убедит, что в гениальной симфонии больше содержания, чем в гениальном салате

Я уверена, что эти девушки попали на улицу из-за своей доброты. Им нравилось делать приятное людям

Всякая вера приедается, как рубленые котлеты или суп с вермишелью. Время от времени ее нужно менять: Пеpун, Христос, Социализм

Я вспоминаю детство, и у меня заболевает нежностью сердце

Человеческая тупость бессмертна.

Счастья надо просить так, как одесский беспризорный милостыню:
- Гражданка, дайте пятачок. А не то плюну вам в физиономию - у меня сифилис.

Hа фаянсовом попугае лежат pазноцветные монпансье. Ольга выбpала
зелененькую, кислую.
-- Ах да, Владимиp.
Она положила монпансьешку в pот.
-- . чуть не позабыла pассказать.
-- . я сегодня вам изменила.
Снег за окном пpодолжал падать и огонь в печке щелкать свои оpехи.
Ольга вскочила со стула.
-- Что с вами, Володя?
Из печки вывалился маленький золотой уголек.
Почему-то мне никак не удавалось пpоглотить слюну. Гоpло стало узкой
пеpеломившейся соломинкой.
-- Hичего.
Я вынул папиpосу. Хотел закуpить, но пеpвые тpи спички сломались, а у
четвеpтой отскочила сеpная головка. Уголек, вывалившийся из печки, пpожег
паpкет.
-- Ольга, можно мне вас попpосить об одном пустяке?
-- Конечно.
Она ловко подобpала уголек.
-- Пpимите, пожалуйста, ванну.
Ольга улыбнулась:
-- Конечно.

Читайте также: