Как сплин как чума как повреждение ума

(Александр Пушкин – Идалия Полетика – Александра Гончарова. Россия)

Да, да, ведь ревности припадки —

Болезнь, так точно, как чума,

Как черный сплин, как лихорадка,

Как повреждение ума.

Она горячкой пламенеет,

Она свой жар, свой бред имеет,

Сны злые, призраки свои.

Помилуй Бог, друзья мои!

Мучительней нет в мире казни

Ее терзаний роковых…

Старой даме не спалось. Тишина мешала. Обычно люди лучше спят в тишине, а вот ей тишина мешала. Что такое? Почему не слышно шума моря? Черное море рокочет без умолку там, внизу, у подножия Ришельевской лестницы. С другой стороны, через весь спящий, огромный город иногда доносятся свистки паровозов. Паровозы… Quel cauchemar, какой кошмар, Боже! До чего она дожила… А впрочем, неплохая они штука – паровозы. На поездах ездить куда быстрей, чем по-старинному, в каретах. Так что пусть иногда гудят, даже жаль, что сейчас их не слышно. Ничего вообще не слышно! Даже ветер не шуршит в листве. Хотя ведь ноябрь на дворе, вся листва давно облетела… Ну и что? Старая дама любила слушать, как скрипят голые, лишенные листвы ветви. Дрожащие в страхе перед зимой деревья напоминали даме ее саму: она со дня на день ожидает смерти… Ну сколько можно жить?! Ей уже восемьдесят. В таком возрасте жизнь – сущая бессмыслица для женщины, особенно красавицы… то есть бывшей красавицей лет этак… в общем, много-много лет назад.

Нет, в самом деле – почему такая тишина? Мир вымер, что ли? Уж не стряслось ли чего?

Ох, как не любит она такое безмолвие! Это как затишье перед бурей. Разве позвать горничную?

Дама протянула руку к сонетке, дернула – хм, и звонка не слышно. Неужели оборвался шнур? О, служивые нерадивые! Даже здесь, в Воронцовском дворце, где живет генерал-губернатор Одессы с женой и сестрой, – служители нерадивые, болтливые, сонливые. На конюшню бы их да выпороть! Старая дама знала, что уже чуть ли не тридцать лет запрещено пороть слуг, они уж более не крепостные, но полагала, что от этого народишко только портится. Бог ты мой, девяностые годы на дворе! Считай, исход века. Мыслила ли она, что столько времени проживет? И сколько же умудрилась повидать событий, сколько народу пережила! Мужа, дочь… бывших друзей и возлюбленных, врагов и ненавидимых… Восемьдесят лет, зачем так долго жить? Она, такое ощущение, заживо закаменела, превратилась в некое подобие памятника самой себе.

Ну что ж, приходится рассчитывать на саму себя, никто другой, наверное, и не позаботится о памятнике для нее. Не то что для НЕГО…

– Ну и что же не поехали?

Старая дама вздрогнула. Приподняла голову.

Чей-то голос… Голос, который доносится как бы не извне, а изнутри, из вместилища ее воспоминаний.

Ну да, понятно – ночные призраки. Они частенько досаждают ей. Видимо, они – неизбежные атрибуты старости. Правда, обычно они молчат. Молча являются, молча исчезают. Отчего же заговорили нынче? Кто явился на сей раз? Неужели… И вправду – ОН! Стоит, склонив непокрытую голову, глядит исподлобья. Ветер шевелит его курчавые волосы. Ветер? Какой ветер может быть в комнате, в которой наглухо закрыты окна?! И еще… Кажется, что пышная шевелюра покрыта сединой… Но нет, ОН умер, так и не успев поседеть, это всего лишь снег. Что? Снег? Какой снег в Одессе 27 ноября? Нынче здесь, близ моря, стоит теплая, солнечная осень. Это ж не Москва, не Петербург… Да, это не Петербург, не Черная речка на исходе того промозглого, многоснежного января… ОН навсегда остался в том январском дне.

– Благодаря вам, сударыня.

Старая дама ненавидяще прищурилась, вглядываясь в темноту:

– Я остался в том дне благодаря вам, Идалия Григорьевна.

– А при чем тут я? – заносчиво вскинула она голову.

– Вы и только вы при чем. Вам я обязан всем тем ужасом, который обрушился на меня в последние дни моей жизни. И самой смертью я обязан вам. И прежде всего вам.

– Ну, знаете… – Старая дама негодующе пожала полными плечами. – Не слишком-то благородно обвинять женщину в том, в чем вы сами виноваты! Как будто я выпустила в вас ту злосчастную пулю! Впрочем, я не дивлюсь вашему злословью. Вы никогда не отличались благородством. Так что зря я не поехала на открытие вашего памятника и не плюнула на него!

– Я вас уже спросил: отчего же не поехали?

– Да уж не ради вас! И не ради себя, хотя, конечно, толпы этих идиотов, ваших поклонников, которые, к несчастью, и по сю пору не вымерли, сурово осудили бы меня. Мне наплевать на них! Я не поехала на открытие вашего памятника ради своего брата. Ему не понравился бы скандал, который непременно случился бы!

– А, конечно. Ваш брат, Сашка Строганов! Если не ошибаюсь, он еще жив?

– Конечно, жив! – ответила старая дама. – Почему бы ему не быть живым? Вот я, например, тоже живая!

– Это скоро пройдет, – насмешливо проговорил черноволосый гость. – Но не будем о грустном. Сашка Строганов, да… Он меня недолюбливал, хотя году этак в тридцатом мы были с ним достаточно близки. Он тогда сватался к Наташе Кочубей, а я ему протежировал у князя Василия Кочубея. Да и у самой Наташи, я ведь знал ее чуть ли не с лицейских лет…

– Кто бы так говорил, но только не вы, сударыня. Уж вам-то прекрасно известно, что существовала по крайней мере одна юбка, которую я мимо себя пропустил – причем с величайшей охотой.

– Молчите, негодяй! – яростно вскричала старая дама.

– Напрасно надрываетесь, Idalie, – усмехнулся ночной гость. – Меня не проймешь вашими оскорблениями. Однако любопытно было узнать, что именно Сашке Строганову я обязан тем, что вы не стали в очередной раз оскорблять мою память.

– Да, это так. Ведь я любила брата. С самого детства! Александр никогда не разбивал моих кукол, не терзал меня мальчишескими глупостями. Он никогда не видел во мне незаконнорожденную приживалку, для него я всегда была сестрой. Ему было безразлично, удочерил меня наш общий отец, когда женился на моей матушке, графине Д’Эга, или нет. Поэтому я ненавидела всех Строгановых, кроме брата.

– Я помню вашу матушку, – сказал гость, – она была красавица. Прелестная история ее жизни – история, достойная романа! Португальская графиня, влюбившаяся в русского и покинувшая ради своей любви родные места, дом, близких людей… А потом, овдовев, этот русский смог жениться на своей возлюбленной и сделать ее графиней Строгановой…

– А меня? – пылко воскликнула старая дама. – Почему меня, дитя той любви, он не сделал Идалией Строгановой? Почему я таки осталась какой-то безродной Д’Обертей, пока не вышла замуж за Полетику. За этого болвана, простака, солдафона?!

– Солдафона? – удивился гость. – А мне Александр… Как бишь его? Александр Михайлович, если не изменяет память? Мне он запомнился вполне светским человеком. Конечно, замуж в 1828 году вы шли за ротмистра Кавалергардского полка, однако я отлично помню, что через год Полетику сделали полковником… А высших чинов ему достичь удалось или нет?

– В отставку он вышел генерал-майором, – сообщила старая дама.

Да, да, ведь ревности припадки —

Болезнь, так точно, как чума,

Как черный сплин, как лихорадка,

Как повреждение ума.

Она горячкой пламенеет,

Она свой жар, свой бред имеет,

Сны злые, призраки свои.

Помилуй Бог, друзья мои!

Мучительней нет в мире казни

Ее терзаний роковых…

Нет, в самом деле – почему такая тишина? Мир вымер, что ли? Уж не стряслось ли чего?

Ох, как не любит она такое безмолвие! Это как затишье перед бурей. Разве позвать горничную?

– Ну и что же не поехали?

Старая дама вздрогнула. Приподняла голову.

Чей-то голос… Голос, который доносится как бы не извне, а изнутри, из вместилища ее воспоминаний.

– Благодаря вам, сударыня.

Старая дама ненавидяще прищурилась, вглядываясь в темноту:

– Я остался в том дне благодаря вам, Идалия Григорьевна.

– А при чем тут я? – заносчиво вскинула она голову.

Как повреждение ума.

Любовь и ревность от неё она такая, когда любишь человека даже взгляд с интересом в сторону другой женщины приносит боль, уж про хальветы молчу

Ревность толкает на безрасудные поступки.

Ну да ревновали все. Только все позволено Хюррем. Махидевран ревновать нельзя, плакать, нельзя, травить и издеваться над соперницей нельзя, сына защищать нельзя. Может еще и устраниться надо чтоб Хюррем и Ко спокойно жила. А рыжей змее можно все травить, убивать, изводить, проливать кровь. И после этого ее еще невинностью считают.

Жалко всех дам. Только если Махидевран, Хюррем, Нурбану должны ничего не могли поделать с изменами (ведь это гарем). Хатидже сама довела мужа до измен. Не одному мужчине не понравится гонор и унижения от жены. Его Нигяр уважала, видела в нем мужчину и защитника. Хатидже несколько не жалко. Сама и только сама виновата.🙂

Натали, конечно Хюррем рыжий ангел. Добрый и любящий.😁 Ей можно все. А как иначе.😋

А вот на последней фотке, Маха на Хю и Сулеймана смотрит?

Натали, никто не считает её невинной🤦‍♂️🤦‍♂️🤦‍♂️зачем вообще в нейтральном посте приплетать Хюррем, ну сами же начинаете🤦‍♂️🤦‍♂️🤦‍♂️

Ревность - жгучее чувство.

Махидевран могда бы и удержаться возле Сулеймана, но всеми ее поступками всегда руководили эмоции и страх. Хюррем была бесстрашной и опиралась на холодный ум. С возрастом стала мудрее, хитрее и безжалостней.

все там ревновали, в этом нет ни чего страшного,главное что бы ревность не затуманивала рассудок,вот это страшно

Натали, можно, если включать мозги, а если косячить на 10000 % из 100 % возможных, ясен пень, что результата не будет. Не вина Хюррем ведь, что Махидевран тупит регулярно

Натали, но,здесь,есть отличие,Махидевран разлюбил Сулейман,она ему больше не нужна и не интересна!Как женщине имеющей гордость и знающей себе цену - зачем навязываться и унижаться,если мужчина на тебя смотреть не хочет.Если ты,считаешь себя достойной женщиной,так и веди себя достойно. ставлю в пример Гюльфем.☝😉

Самая умная и хитрая Нурбану и Хюрем. Многое прощали и закрывали глаза на прихоти своих мужчин. Хюрем сама не нападала Махидевран первоя начала унижать и избивать психичка. Как с Хюрем так сразу правила нужно соблюдать и всех ему подкладывать а как Махидевран так что ты нет нельзя я единственная и никаких правил. Если бы не Мустафа давно бы выкинули из дворца. Умом не вышла а могла бы быть хитрее глядишь Сулейман и вернулся бы.

По моему ,ревность,естественное чувство ,особенно когда с другой,у тебя на глазах, куражится любимый мужчина. В ВВ мужчины не могли ревновать,потому как им соперников не было.. 😄😄Поэтому женщинам и пришлось испытать все "радости " от мужиков..Султан так вообще не плохо устроился,гарем,к его услугам. Селим тоже что то там пытался попользоваться своими правами,да Нурбану его быстро к рукам прибрала..Ибрагим же,наглец ,за такое казнь положена,но смог "отмазаться" . Любила его Хатидже больше жизни.

Хюррем вела себя хуже всех. Что в молодом возрасте, что в пожилом.🤦‍♀️ Но нелепее, чем со всеми другими соперницами, она вела себя с Изабеллой, жаль, что нет на коллаже. 😁Меня на смех тянуло, когда две пампушки безмозглые пыжились из-за Сули😆😆😆😂😂😂особенно сцена с колье🤦‍♂️😂Смешная Хюшечка😁😁)))) Разумнее всех действовала конечно же Нурбану 👍 Она предъявляла претензии именно к главному виновнику – своему мужчине. Она не убивала его наложниц, потому что ей хватало мозгов понять, что они ни в чем не виноваты. Что им приказывают, то они и делают. Ну и Хатидже тоже можно понять. Она султанша, ей не в праве изменять муж. Она имела полное право убить Ибрагима и Нигяр. Она к обоим относилась трепетно, но они этого не оценили. Хатидже не убила ни мужа, ни его любовницу, ни их ребёнка, и в какой-то мере зря(я не про девочку).

Надежда, а когда Сулейман звал к себе Фирузе – это разве не показатель того, что жена больше тоже не интересна?)

Ну зачем за ними бегать? Раз они предпочитают других. просто послать на **й..

Им нравится, что за ними бегают в истериках. Доминируют.

Гульнара, как раз во время с Фирузе,жена была интересна. помните,когда Сулейман был с Фирузе и в зеркале увидел Хюррем. помните,что там было,он отправил Фирьку с поникшим носиком во свои покои,дабы понял,что лучше его госпожи нетуууу. просто немного повыкаблучивался перед своей любимкой,хотел показать,какой он "мачо". да,и все мы прекрасно знаем,что Фирузе,всего лишь жалкая выдумка Шахина и историю никто не отменял.

Эти тварь не заслуживают любви. Им нужно только одно..и я говорю про всю мужскую половину.

Даниела, глупо. Насчёт Хю. Смею напомнить, что это Махидевран пыталась изувечить, а может и убить её, после хальвета. Показала так сказать пример. Да, возможно Хю и вела себя, иной раз необдуманно. Но что касается Изабеллы и Фирузе, зачем их вообще в сериал записали. Ладно Изабелла она существовала на самом деле, только умерла за 16 лет до прихода Сула на престол, чего не могу сказать о Фирузе. Её вообще не существовало, она придумка. Поэтому и показано глупое поведение Хюррем. Махи сама виновата, что Сулейман отвернулся от неё. Вести себя надо подобающее своему положению. Думала если будет у юбки Валиде околачиваться, султан от неё никуда не денется? Ну что поделать если мозгов нет. Хати тут вообще полный атас. Неадекватное поведение династийки и привело к тому, что Ибрагим нашёл спокойствие и понимание в объятиях Нигяр. Конечно той глупо надеяться на то, что Ибрагим всегда будет с ней, но все таки с ним она была счастлива. По свински он поступил с Нигяр забрав ребёнка, но это человек такой. Насчёт того, что Хати к Нигяр относилась трепетно. Бред. Не в правилах этой женщины относиться к кому то с трепетом, даже к собственным детям, а уж к рабыне и подавно.

Гульнара, Фирузе вообще придумка сценаристов. Зачем запихали её в сериал? Непонятно. Так же как и Изабеллу.

Вот у кого повреждение ума на почве ревности случилось так это понятно всем у кого, у Махидевран-Султан, хуже чем Хадидже оказалась даже намного

Татьяна, в своём комменте я вообще не затронула тему Махи😁с ней все ясно))) Про наличие в сериале персонажей Фирузе и Изабеллы это вопрос к сценаристам. И мы вроде сериал обсуждаем, так то и Нигяр никакой не было в реальности. Но это история, и мне она не интересна. 🙂На счёт Хатидже и Ибрагима, мне нравятся оба. Но в этой ситуации я полностью на стороне Хатидже. Все её хейтеры так любят упоминать это слово "династийка" по отношению к ней, хотя она напомнила о своём статусе мужу только один раз, в порыве ревности и все, и после этих слов она даже извинилась перед Ибрагимом. Настоящими "династийками" в сериале были Шах и Михримах, вот они реально упоминали о своей" голубой" крови при каждом случаи. Хатидже была самой любящей женой, прощала ему практически все, ни один Паша наверное не получал столько любви и трепета от жены-султанши, как Ибрагим. И к Нигяр она относилась довольно тепло. Но они вот так вот с ней ужасно поступили. Была бы на месте Хатидже Шах, например, им бы далеко не сладко пришлось.

Я ревновала только один раз в жизни. И правда,примерзкое чувство!

Надежда, он с Фирузе пару лет, если мне память не изменяет, шашни крутил, а то и больше. Не слишком ли долгий срок для простых выкаблучиваний?

Даниела, своей династийностью она тыкала не только Ибрагима. Про Махи я написала, чтобы опровергнуть слова, что Хю вела себя хуже всех. Нет не хуже. Да и насчёт Хати, иногда хватает одного раза сказать, чтобы оставить осадок на всю жизнь, и как бы она там не извинялась(снизойдя до раба), не думаю, чтобы Ибрагим,как мужчина, взял и забыл все её слова.

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Предисловие к первому изданию (1825) главы первой:

Вот начало большого стихотворения, которое, вероятно, не будет окончено.

Дальновидные критики заметят, конечно, недостаток плана. Всякий волен судить о плане целого романа, прочитав первую главу оного. Станут осуждать и антипоэтический характер главного лица, сбивающегося на Кавказского пленника, также некоторые строфы, писанные в утомительном роде новейших элегий, в коих чувство уныния поглотило все прочие. Но да будет нам позволено обратить внимание читателей на достоинства, редкие в сатирическом писателе: отсутствие оскорбительной личности и наблюдение строгой благопристойности в шуточном описании нравов.

В рукописи — вместо последней фразы предисловия:

Звание издателя не позволяет нам хвалить, ни осуждать сего нового произведения. Мнения наши могут показаться пристрастными.

Но да будет нам позволено обратить внимание почтеннейшей публики и гг. журналистов на достоинство, еще новое и сатирическом писателе: наблюдение строгой благопристойности в шуточном описании нравов. Ювенал, Катулл, Петрон, Вольтер и Байрон — далеко не редко не сохранили должного уважения к читателям и к прекрасному полу. Говорят, что наши дамы начинают читать по-русски. Смело предлагаем им произведение, где найдут они под легким покрывалом сатирической веселости наблюдения верные и занимательные.

Другое достоинство, почти столь же важное, приносящее не малую честь сердечному незлобию нашего автора, есть совершенное отсутствие оскорбительной личности. Ибо не должно сие приписать единственно отеческой бдительности нашей цензуры, блюстительницы нравов, государственного спокойствия, сколь и заботливо охраняющей граждан от нападения простодушной клеветы, насмешливого легкомыслия.

В беловой рукописи стихи 8—14 строфы V читались:

Примечание к строфе VIII, имевшееся в первом издании:

Мнение, будто бы Овидий был сослан в нынешний Акерман, ни на чем не основано. В своих элегиях Ex Ponto 1) он ясно назначает местом своего пребывания город Томы при самом устье Дуная. Столь же несправедливо и мнение Вольтера, полагающего причиной его изгнания тайную благосклонность Юлии, дочери Августа. Овидию было тогда около пятидесяти лет, а развратная Юлия, десять лет тому прежде, была сама изгнана ревнивым своим родителем. Прочие догадки ученых

не что иное, как догадки. Поэт сдержал свое слово, и тайна его с ним умерла:

Пропущенная строфа IX (имеется в беловой рукописи):

1) О другой моей вине мне надлежит молчать (лат.).

Примечание к строфе XXVI в первом издании:

Нельзя не пожалеть, что наши писатели слишком редко справляются со словарем Российской Академии. Он останется вечным памятником попечительной воли Екатерины и просвещенного труда наследников Ломоносова, строгих и верных опекунов языка отечественного. Вот что говорит Карамзин в своей речи:

«Академия Российская ознаменовала самое начало бытия своего творением, важнейшим для языка, необходимым для авторов, необходимым для всякого, кто желает предлагать мысли с ясностию, кто желает понимать себя и других. Полный словарь, изданный Академиею, принадлежит к числу тех феноменов, коими Россия удивляет внимательных иноземцев: наша, без сомнения счастливая, судьба, во всех отношениях, есть какая-то необыкновенная скорость: мы зреем не веками, а десятилетиями. Италия, Франция, Англия, Германия славились уже многими великими писателями, еще не имея словаря: мы имели церковные, духовные книги; имели стихотворцев,

Примечание к строфе L в первом издании:

Автор, со стороны матери, происхождения африканского. Его прадед Абрам Петрович Аннибал на 8 году своего возраста был похищен с берегов Африки и привезен в Константинополь. Российский посланник, выручив его, послал в подарок Петру Великому, который крестил его в Вильне. Вслед за ним брат его приезжал сперва в Константинополь, а потом и в Петербург, предлагая за него выкуп; но Петр I не согласился возвратить своего крестника. До глубокой старости Аннибал помнил еще Африку, роскошную жизнь отца, 19 братьев, из коих он был меньшой; помнил, как их водили к отцу, с руками, связанными за спину, между тем как он один был свободен и плавал под фонтанами отеческого дома; помнил также любимую сестру свою Лагань, плывшую издали за кораблем, на котором он удалялся.

18-ти лет от роду Аннибал послан был царем во Францию, где и начал свою службу в армии регента; он возвратился в Россию с разрубленной головой и с чином французского лейтенанта. С тех пор находился он неотлучно при особе императора. В царствование Анны Аннибал, личный враг Бирона, послан был в Сибирь под благовидным предлогом. Наскуча безлюдством и жестокостию климата, он самовольно возвратился в Петербург и явился к своему другу Миниху. Миних изумился и советовал ему скрыться немедленно. Аннибал удалился в свои поместья, где и жил во все время царствования Анны, считаясь в службе и в Сибири. Елисавета, вступив на престол, осыпала его своими милостями. А. П. Аннибал умер уже в

царствование Екатерины, уволенный от важных занятий службы, с чином генерал-аншефа на 92 году от рождения.

Сын его генерал-лейтенант И. А. Аннибал принадлежит бесспорно к числу отличнейших людей екатерининского века (ум. в 1800 году).

В России, где память замечательных людей скоро исчезает, по причине недостатка исторических записок, странная жизнь Аннибала известна только по семейственным преданиям. Мы со временем надеемся издать полную его биографию.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Стих 5 строфы IV в рукописи сперва читался:

Стихи 8—12 строфы VI в рукописи сперва читались:

За IX строфой в беловой рукописи имеются следующие три строфы:

В черновике последняя строфа сопровождалась примечанием:

1) Мать предпишет своей дочери читать их (франц.).

К приведенным строфам примыкает еще одна, сохранившаяся только в черновике:

Строфа XIV в беловой рукописи оканчивалась:

После строфы XVI в черновой рукописи следовало:

Стихи 4—14 строфы XVII в беловой рукописи читались:

Дальше следовали еще три строфы:

Строфа XXI в беловой рукописи первоначально кончалась стихами:

1) Ставка в 16 раз более первоначальной (термин карточной игры) (франц.).

После XXII строфы в беловой рукописи были еще две:

(Переделывая эту строфу, Пушкин заменил имя Ольги именем Татьяны.)

После строфы XXXI в черновой рукописи начата еще одна:

После строфы XL в беловой рукописи следовала еще одна — заключительная:

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Стихи 6—14 строфы III в рукописи читались:

После V строфы в рукописи сперва следовало:

После строфы Х в беловой рукописи имеется еще одна строфа:

Примечание к строфе XVIII, имевшееся в рукописи:

Кто-то спрашивал у старухи: по страсти ли, бабушка, вышла ты замуж? — По страсти, родимый, — отвечала она; — приказчик и староста обещались меня до полусмерти прибить. — В старину свадьбы, как суды, обыкновенно были пристрастны.

После строфы XXI в беловой рукописи следует еще одна:

После строфы XXIII в беловой рукописи было:

После строфы XXIV в беловой рукописи еще две:

После строфы XXXV в беловой рукописи еще одна:

В черновой рукописи сначала была другая песня девушек:

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Помимо незавершенных набросков в черновых рукописях после этих строф имеется еще одна:

За строфой XVII первоначально следовала строфа:

Стихи 5—14 строфы XXIV в черновой рукописи сначала читались иначе:

После строфы XXIV в черновой рукописи следовали две строфы:

Строфа XXXVI была напечатана в первом издании четвертой главы:

На экземпляре этого издания Пушкин исправил стихи 8 и 9:

Последние два стиха строфы XXXVII и строфа XXXVIII имеются в беловой рукописи:

Стихи 1—4 строфы XLIII переработаны Пушкиным для печати, можно думать, по цензурным соображениям. В беловой рукописи они читаются:

ГЛАВА ПЯТАЯ

Строфа XXX первоначально оканчивалась описанием обморока Татьяны:

Строфы XXXVII и XXXVIII были напечатаны в первом издании главы:

Строфа XLIII имеется в беловой рукописи. В первом издании она появилась без первых четырех стихов:

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Строфы XV и XVI, пропущенные Пушкиным, сохранились в копии:

Вероятно, после строфы XXXIV должны были следовать две строфы, сохранившиеся в черновиках:

Пропущенная XXXVIII строфа сохранилась в копии (без двух заключительных стихов):

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Строфы VIII и IX, пропущенные в печати, имеются в черновой рукописи, причем стихи 9—14 строфы IX совпадают со стихами 9—14 строфы XI окончательного текста.

АЛЬБОМ ОНЕГИНА

Меня не любят и клевещут,
В кругу мужчин несносен я,
Девчонки предо мной трепещут,
Косятся дамы на меня.
За что? — за то, что разговоры
Принять мы рады за дела,
Что вздорным людям важны вздоры,
Что глупость ветрена и зла,
Что пылких душ неосторожность
Самолюбивую ничтожность
Иль оскорбляет, иль смешит,
Что ум, любя простор, теснит.

Боитесь вы графини — овой? —
Сказала им Элиза К.
— Да, — возразил NN суровый, —
Боимся мы графини — овой,
Как вы боитесь паука.

В Коране мыслей много здравых,
Вот, например: пред каждым сном
Молись, беги путей лукавых,
Чти бога и не спорь с глупцом.

Цветок полей, листок дубрав
В ручье кавказском каменеет.
В волненье жизни так мертвеет
И ветреный и нежный нрав.

Далее зачеркнуты два стиха:

Вечор сказала мне R. С.:
Давно желала я вас видеть.
Зачем? — мне говорили все,
Что я вас буду ненавидеть.

Сокровища родного слова,
Заметят важные умы,
Для лепетания чужого
Безумно пренебрегли мы.
Мы любим муз чужих игрушки,
Чужих наречий погремушки,
А не читаем книг своих.
Да где ж они? — давайте их.
А где мы первые познанья
И мысли первые нашли,
Где поверяем испытанья,
Где узнаем судьбу земли?
Не в переводах одичалых,
Не в сочиненьях запоздалых,
Где русский ум и русский дух
Зады твердит и лжет за двух.

Мороз и солнце! чудный день.
Но нашим дамам, видно, лень
Сойти с крыльца и над Невою
Блеснуть холодной красотою.
Сидят; напрасно их манит
Песком усыпанный гранит,
Умна восточная система,
И прав обычай стариков:
Они родились для гарема
Иль для неволи теремов.

Вчера у В., оставя пир,
R. С. летела как зефир,
Не внемля жалобам и пеням,
А мы по лаковым ступеням
Летели шумною толпой
За одалиской молодой.
Последний звук последней речи
Я от нее поймать успел,
Я черным соболем одел
Ее блистающие плечи,
На кудри милой головы
Я шаль зеленую накинул,
Я пред Венерою Невы
Толпу влюбленную раздвинул.

— — — я вас люблю etc.

Сегодня был я ей представлен,
Глядел на мужа с полчаса;
Он важен, красит волоса,
Он чином от ума избавлен.

Я не люблю княжны S. L.!
Свое невольное кокетство
Она взяла себе за цель,
Короче было б взять за средство.

Чего же так хотелось ей?
Сказать ли первые три буквы?
К-Л-Ю-Клю. возможно ль, клюквы!

Четвертая запись в черновике продолжалась:

Так напряженьем воли твердой
Мы страсть безумную смирим,

После строфы XXIV в черновой рукописи следовало:

После строфы XXXV в черновой рукописи было:

Строфа XXXVI в черновой рукописи оканчивалась:

Черновой набросок к строфе LI:

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

У нас довольно трудно самому автору узнать впечатление, произведенное в публике сочинением его. От журналов узнает он только мнение издателей, на которое положиться невозможно по многим причинам. Мнение друзей, разумеется, пристрастно, а незнакомые, конечно, не станут ему в глаза бранить его произведение, хотя бы оно того и стоило.

При появлении VII песни Онегина журналы вообще отозвались об ней весьма неблагосклонно. Я бы охотно им поверил, если бы их приговор не слишком уж противоречил тому, что говорили они о прежних главах моего романа. После неумеренных и незаслуженных похвал, коими осыпали 6 частей одного и того же сочинения, странно было мне читать, например, следующий отзыв:

В одном из наших журналов сказано было, что VII глава не могла иметь никакого успеху, ибо век и Россия идет вперед, а стихотворец остается на прежнем месте. Решение несправедливое (т. е. в его заключении). Если век может идти себе вперед, науки, философия и гражданственность могут усовершенствоваться и изменяться, — то поэзия остается на одном месте, не стареет и не изменяется. Цель ее одна, средства те же. И между тем как понятия, труды, открытия великих представителей старинной астрономии, физики, медицины и философии состарелись и каждый день заменяются другими, произведения истинных поэтов остаются свежи и вечно юны.

Поэтическое произведение может быть слабо, неудачно, ошибочно, — виновато уж, верно, дарование стихотворца, а не век, ушедший от него вперед.

28 ноября 1830 г.
Болдино

1) 2 замеч. Стихи эти очень хороши, но в них заключающаяся критика неосновательна. Самый ничтожный предмет может быть избран стихотворцем; критике нет нужды разбирать, что́ стихотворец описывает, но как описывает.

В беловой рукописи вместо строфы I были следующие четыре строфы:

Стихи 5—14 строфы II, замененные в окончательном тексте точками, в беловой рукописи читаются:

1) Пусть юный возраст поет о любви (лат.).

В черновых рукописях строфы, посвященные лицейским воспоминаниям Пушкина, читались:

Стихи 1—4 строфы IV в беловой рукописи читались:

Стих 10 строфы V в беловой рукописи читался:

Строфа XXIII в беловой рукописи первоначально оканчивалась стихами:

Далее следовали две строфы:

После строфы XXIV в беловой рукописи следовало:

Вместо строфы XXV в беловой рукописи было:

Стихи 5—14 строфы XXVI в беловой рукописи читались:

В черновой рукописи после строфы XXVI было:

Эту недоработанную строфу Пушкин позднее предполагал заменить другой:

За строфой XXVII в беловой рукописи следует еще одна:

1) Лалла-Рук — героиня поэмы английского поэта Мура (1779—1852). Здесь Пушкин называет этим именем жену Николая I Александру Федоровну, которая выступала в роли Лаллы-Рук в живых картинах.

ПУТЕШЕСТВИЕ ОНЕГИНА

В черновике за строфой XII следовали еще три (из них первая без четырех начальных стихов):

Читайте также: