Пушкин и сенная лихорадка

О поведении российского самодержца во время эпидемии холеры в Москве

Николай I во время холерного бунта на Сенной площади

Клянусь: кто жизнию своей
Играл пред сумрачным недугом,
Чтоб ободрить угасший взор,
Клянусь, тот будет небу другом,
Каков бы ни был приговор…

Современник тех далеких событий описывал симптомы недуга и способы его лечения следующим образом:

Болезнь свирепела, жители бежали прочь. Закрывались фабрики, магазины, рынки, учебные заведения…

Дворы и мостовые покрылись слоем хлорки, и опустевший город погрузился в зловещий смрадный туман от горящей листвы. Со временем подступы к Белокаменной заблокировали карантинные заставы.

Царское дело

Еще в середине сентября генерал-губернатор Москвы князь Дмитрий Голицын получил следующее сообщение от императора Николая Павловича:

Приезд всероссийского императора в зараженную Москву вызвал у ее жителей небывалое воодушевление.

Приезд императора в зараженную Москву вызвал у ее жителей небывалое воодушевление

Еще была жива память, как во время другой эпидемии чумы в 1771 году из Златоглавой благополучно бежал наместник Екатерины II граф Петр Салтыков, а вместе с ним губернатор Иван Юшков и обер-полицмейстер Николай Бахметев. Руководить городом остался генерал-поручик Петр Еропкин.

Митрополит московский Филарет (Дроздов) На этом фоне оставшийся в 1830 году в зараженной Москве генерал-губернатор князь Дмитрий Голицын выглядел героем. Тем более что он развел в городе бурную деятельность по борьбе с заразой, которая поначалу даже вызвала у недоброжелателей ироничные обвинения в преувеличении масштабов опасности эпидемии. Что говорить о значении визита в поверженный город самого императора Николая Павловича как раз в тот момент, когда оттуда бежали все, кому не лень. Благодаря этому поступку авторитет самодержца в глазах верноподданного народа поднялся на высочайший уровень.

Вот что об этом писал свидетель тех далеких событий дипломат и сенатор Александр Булгаков:

«Я видел Москву 28 сентября и видел ее в следующий день внезапного прибытия Государя. Какая мгновенная перемена приметна была! Казалось, что не тот город это был, не те же люди: грусть, тоска, отчаяние заменились радостию, бодростию и доверием, и все те, кои прятались, начали выходить из домов своих и показываться в свете. Спокойствие, которое являлось на челе Государя, сообщалось самым малодушным людям…

Михаил Погодин Другой очевидец событий профессор Московского университета Михаил Погодин писал:

Причем в течение десяти дней своего пребывания в Москве Николай Павлович не сидел сложа руки, а лично принимал участие в борьбе с холерой и ее последствиями, что называется, на передовой. Несмотря на многочисленные предостережения докторов, он неоднократно посещал больницы, где поддерживал добрым словом зараженных москвичей и медицинский персонал, а также давал распоряжения начальствующим особам. Сопровождавший царя шеф жандармов, главный начальник III отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии и его личный друг граф Александр Бенкендорф вспоминал:

В очаге эпидемии император совсем не прятался от заразы, и смерть ходила за ним по пятам. Буквально за несколько часов скончался зараженный придворный лакей, который находился при его комнате. Умирали и другие приближенные, обитавшие с ним во дворце. В результате государь сам чуть не заболел, сутки пребывал в лихорадке, но врачам все-таки удалось спасти его от заразы. Вот что об этом писал Бенкендорф:

«Холера, однако же, с каждым днем усиливалась, а с тем вместе увеличивалось и число ее жертв. Лакей, находившийся при собственной комнате государя, умер в несколько часов; женщина, проживавшая во дворце, также умерла, несмотря на немедленно поданную ей помощь. Государь ежедневно посещал общественные учреждения, презирая опасность, потому что тогда никто не сомневался в прилипчивости холеры.

Навстречу пулям

В биографии Николая I найдется предостаточно ярких эпизодов, характеризующих его как крайне мужественного человека. Взять хотя бы его отчаянный поступок во время мятежа декабристов 14 декабря 1825 года, когда он в сопровождении Бенкендорфа верхом выехал навстречу выстрелам на Сенатскую площадь. Его спутник вспоминал:

О многом говорят и его слова, обращенные к Бенкендорфу утром накануне восстания:

По понятным причинам распространение любой эпидемии вызывало в народе панические настроения. Социальная напряженность усугублялась введением карантинного режима, ограничивающего передвижения людей, а также продовольственным кризисом, нередкими злоупотреблениями или халатностью местного чиновничества. В 1830 году самые массовые беспорядки, сопровождавшиеся насилием и убийствами, охватили Севастополь и Тамбов, а в 1831-м – Новгород, Старую Руссу и Санкт-Петербург.

Николай I не мог оказаться в стороне от этих событий и уже на следующий день лично приехал на Сенную площадь к разъяренной толпе. Существует несколько вариантов его речи, обращенной к мятежникам. Свидетель событий Бенкендорф оставил следующие воспоминания:

«Он приказал прежде всего приготовить себе верховую лошадь, которая не пугалась бы выстрелов, и потом, взяв с собою Меншикова, поехал в коляске на Сенную, где лежали еще тела падших накануне и которая была покрыта сплошною массою народа, продолжавшего волноваться и шуметь. Государь остановил свою коляску в середине скопища, встал в ней, окинул взглядом теснившихся около него и громовым голосом закричал: “На колени!” Вся эта многотысячная толпа, сняв шапки, тотчас приникла к земле. Тогда, обратясь к церкви Спаса, он сказал:

“Я пришел просить милосердия Божия за ваши грехи; молитесь Ему о прощении; вы Его жестоко оскорбили. Русские ли вы? Вы подражаете французам и полякам; вы забыли ваш долг покорности мне; я сумею привести вас к порядку и наказать виновных. За ваше поведение в ответе перед Богом – я. Отворить церковь: молитесь в ней за упокой душ невинно убитых вами”.

Эти мощные слова, произнесенные так громко и внятно, что их можно было расслышать с одного конца площади до другого, произвели волшебное действие. Вся эта сплошная масса, за миг перед тем столь буйная, вдруг умолкла, опустила глаза перед грозным повелителем и в слезах стала креститься. Государь, также перекрестившись, прибавил:

“Приказываю вам сейчас разойтись, идти по домам и слушаться всего, что я велел делать для собственного вашего блага”.

Царь подвигов

Император Николай I Нравственный облик любого человека характеризуется самыми разными, подчас противоречивыми поступками, которые он совершает в течение жизни при неведомых обстоятельствах. Что касается личности Николая I, то, с каких бы сторон бытописатели ни оценивали его моральные качества, факт остается фактом: самоотверженную и рискованную борьбу монарха с холерой засвидетельствовали не только простые жители, но и дворянская общественность, причем даже ее оппозиционная либеральная часть. Обычно скептически настроенный, князь Петр Вяземский писал:

Упомянутый Александр Булгаков не скрывал восхищения:

А преосвященный митрополит Филарет произнес следующее:

Русь за свою тысячелетнюю историю явила среди властей предержащих немало мучеников, страстотерпцев и благоверных, принявших в своем служении праведную смерть по примеру Царя Царей, – от князей Бориса и Глеба до последнего самодержца Николая II…

Сейчас люди всей планеты сидят по домам, мучаются от одиночества и думают, чем бы заняться. В этой ситуации человечество оказывалось и раньше: Пушкин, например, просидел на холерном карантине три месяца в 1830 году, этот период был назван Болдинской осенью и оказался самым плодотворным в его писательской биографии. BURO. предлагает вдохновляться опытом человека, который фактически стал олицетворением поэтического вдохновения, и погрузиться в карантин-1830.

Откуда в Москву
попала холера

Что из себя представляет
Болдинская усадьба

Это одноэтажный дом в селе Большое Болдино в Нижегородской губернии, выделенный писателю отцом по случаю скорой женитьбы. Местность эту Пушкин описывал так:

В каком состоянии
он приехал в Болдино

Н. Н. Гончарова, рисунок Пушкина. 6 октября 1833 г.

Как на него воздействовала социальная изоляция

Пушкин не был домоседом, любившим, как это было свойственно многим русским писателям века, глубокомысленно скрючиться над столом. Для него — азартного игрока и гуляки, бывшего в долгах как в шелках, — периоды вынужденной изоляции становились своеобразными контрапунктами биографии.

Что Пушкин писал друзьям
перед отъездом

Накануне отъезда уже помолвленным Пушкин вдрызг ссорится с матерью Гончаровой. Он пишет Наталье:

В письме к своему другу поэту Петру Плетневу он изливает душу:

Как карантин повлиял
на планы Пушкина

Приезд Александра Сергеевича, вынужденный и задуманный как недолгий, затянется на три месяца — до 29 ноября. Планы спутают вести о запретах на передвижение в связи с эпидемией холеры, пришедшей в Россию под конец лета и добравшейся к 20-м числам до Москвы. Тотчас правительством был введен карантин, распространившийся на всю страну, надолго парализовавший привычную жизнь, но по итогам не остановивший эпидемии. В следующем году она пришла и в Петербург, и в Европу. За эту осень Пушкин несколько раз безуспешно предпринимал попытки бегства из Болдина. Оставшись в заточении в старом одноэтажном доме, ему оставалось только писать.

По какому распорядку
он жил в изоляции

Как отразился карантин
на его стихах

Какие герои появились
в его текстах

Вот эти духоподъемные строки, активно распространяющиеся в Сети:

«Александр Сергеевич Пушкин , находясь на карантине по поводу холеры в Болдино , обращается к нам сегодняшним.

Позвольте, жители страны,

В часы душевного мученья

Поздравить вас из заточенья

С великим праздником весны!

Всё утрясётся, всё пройдёт,

Уйдут печали и тревоги,

Вновь станут гладкими дороги

И сад, как прежде, зацветёт.

На помощь разум призовём,

Сметём болезнь силой знаний

И дни тяжёлых испытаний

Одной семьёй переживём.

Мы станем чище и мудрей,

Не сдавшись мраку и испугу,

Воспрянем духом и друг другу

Мы станем ближе и добрей.

И пусть за праздничным столом

Мы вновь порадуемся жизни,

Пусть в этот день пошлёт Всевышний

Кусочек счастья в каждый дом!

ЧЕЛОВЕК В МАСКЕ

Однако друзья продолжали слать карантинные стихи. Замелькали они и в моей фейсбучной ленте. Зазвучали на радио, ТВ …

Тогда я решил отыскать настоящего автора. Благо, пару лет назад проводил подобное расследование по поводу стихотворений о вечных лакеях Европы с майдана, приписываемых Александру Сергеевичу.

Оказывается, наши поэты-современники публиковали их в Рунете под своими фамилиями. Но сетевой народ превратил в пушкинские.

А народ уверен – Пушкин написал про проповедь.

Оказалось, настоящий автор – сетевой поэт из Казахстана под псевдонимом Урри Грим. В профиле ФБ вместо собственного фото у него красуется Джим Керри в зеленой маске из знаменитого фильма.

Но в мистификации Грим ни капельки не виноват. Обычно он пишет иронические стихи. Но 21 марта в Фейсбуке разместил оду.

Снабдив таким предисловием:

21 марта в 07:05 ·

Салам алейкум, честной народ!

Как говорится, коронавирус - коронавирусом, а Наурыз по распорядку.

Это единственный праздник, к которому я отношусь трепетно, ибо только он олицетворяет собой пробуждение от сна и наступление новой жизни.

От души поздравляю вас, люди доброй воли!

Навруз (Наурыз) - праздник прихода весны по астрономическому солнечному календарю у иранских и тюркских народов. Считается самым древним на планете. Символизирует обновление природы и человека, очищение душ и начало новой жизни. В 2010 г. Генеральная Ассамблея ООН объявила 21 марта "Международным днем Навруза ".

Обратите внимание: стихи появились в Сети 21 марта. И всего за несколько дней обрели сверхпопулярность, разлетелись по миру. Это тоже понятно. В условиях вселенской паники, падения мировой экономики, цены барреля, жутких ежедневных новостей о все новых и новых жертвах коронавируса, карантинов, самоизоляций, чудовищных фейков людям нужен хоть какой-то лучик света, кусочек счастья, надежда на будущее.

Все это и дает нам оптимистичное стихотворение Урри Грима. Он ведь сам в карантине, как и другие жители Алматы . Старается не падать духом. На днях выставил в ФБ фото, как собирается в магазин за хлебом, сопроводив ироничной подписью.

Оказалось, настоящий автор – сетевой поэт из Казахстана под псевдонимом Урри Грим. Фото: Личная страничка героя публикации в соцсети

23 марта. «Выхожу, одинокий и неприкаянный, в этот жестокий, коварный и опасный мир, кишащий вирусами, ментами и сексуально озабоченными женщинами.

ДОБРЫЙ ФЕЙК

Ну, а что же настоящий автор, скрывающийся под псевдонимом?

Урри откликнулся на чью-то мистификацию новыми стихами. На этот раз ироничными.

Какой такой, простите, Пушкин?

Что за пройдоха и нахал?

Не тот ли тип, что спирт из кружки

С какой-то нянею бухал?

Я зол, мне до смерти обидно,

Что нас так путает народ.

Как вам, товарищи, не стыдно?

Что за фантазии полёт?

Я потрясён сравненьем вздорным

И повторять уже устал,

Что дед мой вовсе не был чёрным

И звался он не Ганнибал.

Я помню каждое мгновенье

Отца казахские черты,

Своё в Актюбинске ученье

И переезд свой в Алматы.

Я житель этих территорий,

Душой и телом я казах

И у каких-то Лукоморий

Я не держал кота в цепях.

Вам подтвердят мои соседи

И побожится вся семья,

Что автор "Маленьких трагедий"

Или "Дубровского" не я.

Я с Гончаровой не встречался,

На танцах вместе с ней кружа,

И на дуэлях я не дрался

И не стрелял в меня бажа.

Да что там! Даже Ильичёва

Вам подтвердит, что я не лгал,

И про Бориса Годунова

Ни строчки в жизни не слагал.

Над "i" все точки я расставил

И хватит воду здесь толочь!

А то я, самых честных правил,

Могу не в шутку занемочь.

Источники информации о перенесенных А. С. Пушкиным болезнях разнообразны, это – и его письма, и воспоминания современников, и очень редко – медицинские документы, составленные, к сожалению, не всегда грамотно.

Так, например, в рапортах врача Ф. О. Пешеля о заболеваниях Александра Сергеевича во время его пребывания в Лицее фигурируют не диагнозы, а самые общие симптомы: "нездоров", "головная боль", даже просто – "больной" и чаще всего (7 из 16 обращений к врачу) "простуда" Каждое из этих состояний может быть обусловлено различными причинами. Не вызывает разночтений только одно заключение: "опухоль от ушиба щеки".

По-видимому, это были не очень опасные для здоровья Пушкина болезни. Подтверждение тому – кратковременность пребывания на госпитальной койке: два-три дня, максимум – пять дней.

Вынужденное уединение Александр Сергеевич использовал для сочинения стихов. Его навещали друзья. Пущин сохранил для потомства сцену, когда поэт читал1 в лазарете "Пирующих студентов":

"…После вечернего чая мы пришли к нему гурьбой с гувернером Чириковым.

Друзья! Досужный час настал;

Все тихо, все в покое…

Внимание общее, тишина глубокая по временам только прерывается восклицаниями. Кюхельбекер просил не мешать, он весь был тут, в полном упоении… Доходит дело до последней строфы Мы слушаем:

Писатель за свои грехи!

Ты с виду всех трезвее;

Вильгельм, прочти свои стихи,

Чтоб мне заснуть скорее.

При этом возгласе публика забывает поэта, стихи его, бросается на бедного метромана, который, растаявши под влиянием поэзии Пушкина, приходит в совершенное одурение от неожиданной эпиграммы и нашего дикого натиска…"

Врач Ф О. Пешель, которому было доверено здоровье лицеистов, проработал в штате этого привилегированного учебного заведения с его основания до 1842 года и дослужился до высокого чина статского советника.

В пушкинскую пору доктор был весьма легкомысленным; он забавлял лицеистов своими неудачными любовными похождениями, анекдотами и уморительным русским языком. Барон М. А. Корф остроумно назвал его добрым человеком, "о котором могли отзываться дурна разве только его больные".

Занимаясь медицинской практикой, Пешель придерживался принципа "не вреди" и прописывал лекарства (чаще всего из солодкового корня), которые не оказывали какого-либо влияния на течение патологического процесса. Молодой и крепкий организм его пациентов сам справлялся с болезнями, благо они не были очень серьезными.

Но как это ни парадоксально звучит, жизнь Александра Сергеевича подвергалась смертельной опасности именно во время пребывания его на больничной койке.

Двадцатилетний "дядька" из вольноопределяющихся, Константин Сазонов, который прислуживал Пушкину в лазарете, 18 марта 1816 года был изобличен как уголовный преступник, убийца и грабитель, совершавший разбои в Царском Селе. Это дало повод поэту выступить с эпиграммой, поставив рядом матерого убийцу и бездарного врача:

Заутра с свечкой грошевою

Явлюсь пред образом святым:

Мой друг! остался я живым,

Но был уж смерти под косою;

Сазонов был моим слугою,

А Пешель – лекарем моим.

Право, превосходные успехи Пушкина в словесности и фехтовании, отмеченные в свидетельстве об окончании Лицея, сошлись вместе в его эпиграммах.

В июне 1817 года А. С. Пушкин покинул Лицей и, расставшись с верными друзьями, переехал в Петербург к родителям.

Вдруг обретенная свобода и кажущаяся независимость вскружили ему голову. Началась безудержная жизнь: балы, театры, пирушки. Пушкин – кумир "золотой" столичной молодежи На поэзию почти не оставалось времени. Жуковский и Батюшков тревожились за его будущее. Неизвестно, чем бы все это кончилось, если бы не тяжелая болезнь, которая, как он сам выразился, остановила на время избранный им образ жизни.

В начале декабря 1817 года Пушкин заболел "гнилою горячкой".

Болезнь эта стала одним из поворотных моментов в его биографии. Вряд ли иначе спустя шесть лет он вспомнил бы о ней на той же странице своих "Записок", на которой оценивал многотомную "Историю" Н. М. Карамзина. Расходясь с историографом в ряде принципиальных, политических вопросов, Пушкин отдавал должное писательскому и научному подвигу – двенадцатилетнему затворничеству Карамзина в работе над книгой. По-видимому, балансирование на грани жизни и смерти заставило поэта еще раз задуматься о своем назначении.

А о критичности ситуации свидетельствовало отчаяние родителей и неуверенность лечащего врача в исходе заболевания: "Лейтон за меня не отвечал", – лаконично записал Пушкин.

Что за болезнь "гнилая горячка", которую перенес поэт?

Определение "гнилая" дает основание предположить, что горячка вызвана воспалительным процессом, хотя в клинической картине заболевания, вернее, в том, что нам известно о ней, не было признаков воспаления какого-либо органа, включая легкие и почки. Я склонен считать, что Александр Сергеевич болел тяжелой формой малярии. В пользу этого предположения – рецидивы заболевания в последующие два года и эффект от лечения хиной, которое в 1820 году провел доктор Е. П. Рудыковский.

Тогда, в 1817 году, штаб-доктор Я. И. Лейтон применил только начинавший входить в практику жаропонижающий метод. Сегодня для получения понижающего температуру тела эффекта назначают аспирин или другие производные салициловой кислоты. Во времена Пушкина этих средств еще не знали и с той же целью пользовались холодной водой. Лечение водой импонировало главному врачу русского флота Якобу Лейтону. Но в случае с молодым Пушкиным, учитывая особенно высокую лихорадку, он решился на "чрезвычайные меры" и применил ванны со льдом.

Тот факт, что Александр Сергеевич в конце концов, как говорится, несмотря на лечение выздоровел, тоже свидетельствует в пользу малярии – любой воспалительный процесс от такой терапии только бы усугубился.

Поправлялся он медленно Почти всю зиму не выходил из дому.

"Чувство выздоровления – одно из самых сладостных, – писал Пушкин. – Помню нетерпение, с которым ожидал я весны, хотя это время года обыкновенно наводит на меня тоску и даже вредит моему здоровью". Через несколько лет он об этом же скажет в стихах:

…я не люблю весны;

Скучна мне оттепель; вонь, грязь – весной я болен;

Кровь бродит, чувства, ум тоскою стеснены.

Продолжаю разорванную стихами цитату "Но душный воздух и закрытые окна так мне надоели во время болезни моей, что весна явилась моему воображению со всей поэтической своей прелестью…" Известный наш филолог Ю. М. Лотман, написавший недавно одну из лучших биографий Александра Сергеевича, совершенно справедливо назвал потомка африканца Ганнибала человеком севера. Пушкин любил зимние морозы, но особенно "унылую пору" поздней осени, когда крепло его здоровье и наступал период наиболее интенсивных литературных трудов. Здесь самое время адресовать читателя к стихам поэта:

Октябрь уж наступил – уж роща отряхает

Последние листы с нагих своих ветвей…

В уединенной комнатке в квартире отца, как только стал поправляться, он с наслаждением принялся за поэму "Руслан и Людмила", начатую еще в Лицее. Много читал, восполняя пробелы в своем образовании, а беседы с друзьями, которых он принимал в полосатом бухарском халате и ермолке, прикрывавшей бритую голову, скрашивали длинные зимние вечера.

Заболевание повторилось примерно через полтора года и опять протекало с высокой температурой. Проболел он большую часть июня. Был момент, когда друзья и родственники опасались за его жизнь. Александр Сергеевич находился в это время в Петербурге, и дядюшка Василий Львович, со слов А. И. Тургенева, писал из Москвы в Варшаву П. А. Вяземскому: "Пожалей о нашем поэте Пушкине. Он болен злою горячкою. Брат мой в отчаяньи, и я чрезвычайно огорчен такой печальною вестью…"

Но Александр Сергеевич, обладая колоссальным запасом жизненных сил и неисчерпаемым оптимизмом, на этот раз тоже благополучно справился с недугом. И уже 9 июля Василий Львович праздновал выздоровление племянника, а сам поэт взял отпуск в Коллегии иностранных дел, где числился на службе, и, еще "полубольной", на месяц укатил в Михайловское поправлять здоровье.

Меня зовут холмы, луга, Тенисты клены огорода, Пустынной речки берега И деревенская свобода, – писал он В. В. Энгельгардту в известном стихотворении, которое здесь уже цитировалось ("Я ускользнул от Эскулапа худой, обритый – но живой…").

В Михайловском он хорошо окреп; но волосы, разумеется, за это время отрасти не успели, и осенью 1819 года можно было наблюдать, как Александр Сергеевич где-нибудь в ложе театра или на балу, сняв с головы парик, обмахивался им, будто веером.

Болезнь привязалась к Пушкину и еще через год навестила его снова. На этот раз она захватила его в Екатеринославле вскоре после прибытия к месту новой службы, как именовалась фактическая ссылка.

Сам Александр Сергеевич считал, что причина болезни в простуде: "…выкупался и схватил горячку, по моему обыкновенью…" Хотя, как можно судить по воспоминаниям доктора Е. П. Рудыковского, это была типичная малярия с периодическими приступами (или, как тогда выражались, пароксизмами) лихорадки, сменяющимися ощущением полного здоровья.

Больному повезло: в это же время в Екатеринославле по пути на Кавказ оказалась семья Раевского, в свите которого был врач – уже упоминавшийся нами Евстафий Петрович Рудыковский.

Вот как доктор вспоминал о первой встрече с пациентом, к которому его привел приятель Пушкина – младший сын генерала:

"…Приходим в гадкую избенку, и там, на дощатом диване, сидит молодой человек – небритый, бледный и худой. …Осмотревши тщательно больного, я нашел, что у него была лихорадка. На столе перед ним лежала бумага.

– Чем вы тут занимаетесь?

"Нашел, – думал я, – и время и место". Посоветовавши ему на ночь напиться чего-нибудь теплого, я оставил его до другого дня.

…Поутру гляжу – больной уж у нас; говорит, что он едет на Кавказ вместе с нами. За обедом наш гость весел и без умолку говорит с младшим Раевским по-французски. После обеда у него озноб, жар и все признаки пароксизма.

– Доктор, дайте чего-нибудь получше; дряни в рот не возьму.

Что будешь делать, прописал слабую микстуру. На рецепте нужно написать кому. Спрашиваю. "Пушкин"; фамилия незнакомая, по крайней мере, мне. Лечу, как самого простого смертного, и на другой день закатил ему хины.

…И Пушкин выздоровел…"

Доктор Рудыковский, как мы видим, оказался хорошим практиком: он подобрал именно то лекарство, которое было необходимо больному малярией, и дал его, надо полагать, в большой, ударной дозе, о чем можно судить по выражению "закатил ему хины" Поэтому и болезнь как рукой сняло. "…Я лег в коляску больной; через неделю вылечился .." – позднее писал Александр Сергеевич брату, вспоминая о "счастливейших минутах жизни", которые он провел "посреди семейства почтенного Раевского".

Чуть только самочувствие Александра Сергеевича улучшилось, он принялся подтрунивать над своими спутниками, и прежде всего досталось его спасителю: Пушкин повысил скромного штаб-лекаря Е. П. Рудыковского в должности и в паспортную книгу коменданта Горячеводска вписал его как лейб-медика, вызвав переполох у местных медицинских властей. (Себя он скромно назвал – "недоросль".)

Познакомившись с Пушкиным ближе, Евстафий Петрович похвастался перед ним стихами собственного сочинения. Александр Сергеевич тут же выдал ему дружескую эпиграмму, обессмертив имя скромного врача и незадачливого поэта:

Аптеку позабудь ты для венков лавровых

И не мори больных, но усыпляй здоровых.

Два месяца пребывания Пушкина на Кавказе в кругу добрых и заботливых друзей возродили его физически и духовно.

"…Воды мне были очень нужны и черезвычайно помогли, особенно серные горячие. (Продолжаю цитировать его письмо брату.) Впрочем купался в теплых кисло-серных, в железных и в кислых холодных Все эти целебные ключи находятся не в дальнем расстоянии друг от друга, в последних отраслях Кавказских гор. Жалею, мой друг, что ты со мной вместе не видел великолепную цепь этих гор; ледяные их вершины, которые издали, на ясной заре, кажутся странными облаками, разноцветными и неподвижными; жалею, что не всходил со мной на острый верх пятихолмного Бешту, Машука, Железной горы, Каменной и Змеиной…"

В 1829 году по дороге в Арзрум Александр Сергеевич вновь посетил Горячие воды и нашел там большие перемены. Вместо наскоро построенных лачужек, в которых размещались ванны, он увидел великолепные дома.

"Кавказские воды представляют ныне более удобностей, – отметил Александр Сергеевич, – но мне было жаль их прежнего дикого состояния; мне было жаль крутых каменных тропинок, кустарников и неогороженных пропастей, над которыми, бывало, я карабкался…"

Не стану задерживать внимание читателей на эпизодических недомоганиях, легких травмах и мимолетных заболеваниях, упоминание о которых можно встретить в письмах А. С. Пушкина и даже стихотворных посланиях: "В глуши, измучась жизнью постной, изнемогая животом…" – сообщал он 7 ноября 1825 года П. А. Вяземскому в шутливом послании из Михайловского.

Александр Сергеевич всегда ценил здоровье и обрадовался, услыхав в Болдино, что крестьяне величают господ "титлом Ваше здоровье": "Титло завидное, без коего все прочие ничего не значат".

Иногда ссылки на нездоровье – предлог, чтобы избежать визита или свидания.

"…Я поспешил бы придти, если бы не хромал еще немного и не боялся лестниц. Пока что я разрешаю себе бывать только в нижних этажах…" – пишет он своему преданному другу, доброй и заботливой Е. М. Хитрово, которая страстно, но без взаимности любила поэта.

Особенно часто Александр Сергеевич сказывается больным, чтобы не являться на обязательные рауты во дворец, по поводу которых как о пустой трате времени он иронизировал: "…Ходишь по ногам, как по ковру, извиняешься – вот уже и замена разговору…"

Однажды он таким образом не пошел поздравлять наследника престола с совершеннолетием, о чем рассказал в письме Наталье Николаевне: "репортуюсь больным и боюсь царя встретить. Все эти праздники просижу дома. К наследнику являться с поздравлениями и приветствиями не намерен; царствие его впереди; и мне, вероятно, его не видать. Видел я трех царей: первый велел снять с меня картуз и пожурил за меня мою няньку; второй меня не жаловал; третий хоть и упек меня в камер-пажи под старость лет, но променять его на четвертого не желаю; от добра добра не ищут Посмотрим, как-то наш Сашка будет ладить с порфирородным своим тезкой; с моим тезкой я не ладил .."

Письмо это было перехвачено тайной полицией и передано царю. Возмущенный вопиюще-безнравственным поступком Бенкендорфа и Николая I, Александр Сергеевич отбросил всякую осторожность и с помощью тех же писем, которые, как он понимал теперь, прочитываются на самом верху, повел наступательную кампанию за элементарные человеческие права.

Теперь все его письма словно разделены невидимой (а иногда и видимой) чертой: одна часть – для жены другая – для правительства, подсматривающего в замочную скважину:

"На того (Николая I. – Б. Ш.) я перестал сердиться, потому что, toute reflexion faite [6], не он виноват в свинстве, его окружающем. А живя в нужнике, поневоле привыкнешь к –, и вонь его тебе не будет противна, даром что gentleman [7]. Ух, кабы мне удрать на чистый воздух" – это для царя и высшего света.

"…Вы, бабы, не понимаете счастия независимости и готовы закабалить себя навеки, чтобы только сказали про вас: Hier Madame une telle etait decidement la plus belle et la mieux mise du bal" [8] – это уже для жены, впрочем, о том же самом.

"Репортуясь" больным, Александр Сергеевич жаждал получить хотя бы глоток чистого воздуха. Но был период, когда, используя болезнь, он надеялся на большее.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.