Чем лечился робинзон когда заболел лихорадкой

К концу одного очень жаркого дня небо внезапно покрылось тучами, хлынул проливной дождь, потом блеснула молния, и раздался оглушительный удар грома. Робинзон в страхе схватился за голову.

К счастью, гроза прошла благополучно. А Робинзон немедленно взялся за шитье мешков из парусины. Он решил весь порох рассыпать по мешкам и небольшим ящикам, чтобы в случае несчастья не погиб сразу весь запас, и закопать их в расселины горы, обозначив места вбитыми колышками. Он не успокоился до тех пор, пока это дело не было кончено.

Потом он принялся приводить в порядок все имущество, наваленное пока кое-как. В пещере ему удалось приладить ряд полок, а на противоположной стене загнать в рыхлый камень ряд прочных колышков. Тут разложил и развесил он все в полном порядке, так что каждую минуту все могло быть под рукой. Робинзона позабавила как-то мысль, что склад напоминал несколько лавку его отца, но там никогда не заботился он так о порядке и сохранности вещей, как здесь, потому что здесь все было исключительно делом его рук.

Потом пришла пора подумать о мебели. Есть и работать, сидя на полу, было неудобно. Необходимы были столы, чтоб ставить вещи. Спал он в гамаке капитана и в кровати пока не нуждался. Столы пришлось сделать пока просто на врытых в землю ножках, вытесанных из сухих досок, их сделал он несколько разной величины. Потом из пустых ящиков сладил вроде стульев, один для палатки, другой для пещеры, гостей пока не предвиделось. Из ящиков же сделал он в палатке род шкафа, чтобы необходимые вещи были всегда под рукой. Вышел дом хоть куда!

Очень хотелось Робинзону завести какую-нибудь лампу для долгих вечеров, когда еще не хотелось спать. Он долго не мог придумать, из чего бы ее сделать?

Наконец, решил попытаться натопить жиру от коз, которых убивал время от времени для пропитания, и, слив этот жир в жестянку из-под какого-то товара, приладил к ней фитиль из обрывка рукава своей рубашки. Лампочка эта давала огонь довольно тусклый и чадила изрядно, но изобретатель и ей был рад. С корабля он привез несколько книг и, не разбираясь в том, насколько интересны они были, усердно читал по вечерам. Кроме того, он затеял вести записки о своей жизни на острове и писал до тех пор, пока не извел всю бывшую у него бумагу. Иногда находила на него тоска по людям, всякое дело валилось из рук, пропадала даже охота жить и, случалось, он плакал и рыдал, как безумный. Тогда он нарочно брался за самую утомительную работу и усталостью заглушал тоску. Да образовалась у него привычка думать вслух, т.-е. разговаривать самому с собой. А иногда вел долгие беседы с Дружком, а тот смотрел на него такими понимающими глазами, будто готов был ответить, да только не хотел.

Раз одно с первого взгляда маленькое происшествие глубоко взволновало Робинзона. Спускаясь как-то со своей горки, он увидел в тени ее какие-то молодые, ярко-зеленые стебли, которые нежно напомнили ему что-то родное. Но он не обратил тогда на них большого внимания. Каково же было его изумление, когда спустя недели две стебли выкинули колоски, и он не мог не узнать в них родной ячмень, который сотни раз видывал дома.

Он был поражен сперва этим чудом! Как? У него есть ячмень? Откуда? Нигде на острове не росло ничего похожего. Потом, перебирая в памяти все бывшее, он вспомнил, что захватил с собой с корабля мешок с остатком ячменя, но тот оказался весь источенным мышами, и раз, когда мешочек понадобился на что-то другое, он вытряхнул шелуху около ограды. Значит, были и здоровые зерна, и они-то и дали всходы. Робинзон был так рад, что наглядеться не мог на колосья; проходя мимо, останавливался каждый раз и любовался ими. А ведь попади зерна немного дальше, то, вероятно, были бы сожжены солнцем. Здесь же они оказались на только что взрыхленной изготовлением забора земле и как раз в тени его.

Рис. 9. Робинзон находит колосья ячменя.

Когда месяца через полтора колосья налились и пожелтели, Робинзон бережно срезал и пересчитал их; всего оказалось 32 колоса.

— Это только начало! — сказал он себе. — Из каждого зернышка ведь снова будет колос, и из новых зерен опять то же. Было бы только терпение, а уж будет у меня хлебец!

И он вылущил все зерна и бережно высыпал их в мешочек. Сразу высевать их снова он не хотел, потому что стояла очень жаркая и сухая погода. К тому же надо было сперва приготовить поле. И старательно выбрав место, он очистил его от травы и вскопал как можно мягче: постелька была готова, можно было уложить туда зернышки, он стал ждать, чтоб дождь смочил землю.

Не думал Робинзон, какой вред причинит ему этот дождь.

Раз на прогулке, внезапно застала его непогода. Когда он выходил, было жарко и ясно, а тут вдруг полил такой дождь, какого Робинзон никогда и не видывал: капли были величиной с голубиное яйцо и следовали так быстро одна за другой, что, казалось, целые потоки воды падают на землю. Налетел ураган, ветер клонил деревья чуть не до земли, несколько раз огромные ветки или даже целые деревья валились с треском около Робинзона. Боясь быть раздавленным, он выбрался на лужайку и приник к земле, потому что стоять на ногах не было никакой возможности.

Он не знал, что и теперь грозит ему немалая неприятность. На следующее утро проснулся он с такою головной болью, что не мог двинуться, он дрожал от холода, несмотря на то, что покрылся всем, чем только мог, потом начался жар, словно огонь горел в его жилах; его мучила страшная жажда.

Сомнения быть не могло: он схватил тропическую лихорадку, от которой, он знал, погибает столько европейцев, переселившихся в южные страны.

На другой день стало легче, но Робинзон знал, что радоваться рано, потому что болезнь проявляется обыкновенно через день. Поэтому он спустился через силу к речке, сделал запас свежей воды и испек себе кусочек козлятины. Действительно, к ночи ему снова стало очень худо, он бредил, страшные видения преследовали его, порой сознание снова возвращалось к нему, хотелось пить, но едва хватало сил протянуть руку к сосуду с водой.

Неужели спасся он для того, чтобы одиноко погибнуть от мучительной болезни? Вот будет становиться все хуже и хуже и ниоткуда не явится ни малейшей помощи? Раз, в один из дней, когда болезнь несколько ослабела, ему вдруг вспомнилось, что, по словам матросов на корабле, хорошим средством от лихорадки считается настойка из табака. Так как этого добра было у него довольно, то Робинзон добрел кое-как до кладовой, налил рома в кружку и накрошил туда листового табаку. Через час он выпил это лекарство, едкое и горькое до того, что едва можно было проглотить его. Голова закружилась, он упал и немедленно крепко заснул. Никогда потом не мог он сообразить, сколько времени продолжался сон. Вообще в течение болезни он неясно сознавал время, и календарь его порядочно пострадал.

Но после приема лекарства болезнь, видимо, ослабела, приступы жара стали реже, силы начали понемногу возвращаться. Он почувствовал сильный голод, но не было ни мяса ни плодов, приходилось довольствоваться остатками риса, взятого еще с корабля. Тут же дал он себе слово изобрести способ заготовлять впрок разные продукты, чтоб иметь пищу всегда под рукой. Как мечтал он о хлебе!

Как только силы настолько вернулись к нему, что он мог свободно держаться на ногах, он пошел взглянуть ша свое поле.

Шла полоса дождей, земля была сыра, как раз подходящее время для посева. И старательно, боясь уронить хоть бы зернышко, он в первый раз засеял свое поле.

Правда, величина его была такова, что стоило сделать три шага, чтоб пройти его из конца в конец, но ведь это было только начало!

В одной из книг, найденных на корабле, было описание климата Южной Америки, там нашел он очень полезную для себя таблицу времен года в тех местах, выписал ее крупными буквами и повесил на видном месте, чтобы всегда иметь перед глазами и сообразовывать с ней свою жизнь. Вот что гласила она:

С половины февраля до половины апреля — дожди. С половины апреля до половины августа — засуха. С половины августа до половины октября — дожди. С половины октября до половины февраля — засуха.

Итак, в году приходилось два сырых времени года и два сухих.

Робинзон помнил, что первое время его пребывания на острове дожди выпадали довольно часто, это соответствовало по таблице концу дождливого времени: с половины августа по половину октября. Теперь же шел следующий — с половины февраля по половину апреля.

Значит, прошло полгода с начала его пребывания на острове, записи календаря подтверждали это.

К следующим дождям он решил быть умнее, решил обильно запастись не только пищей, но и подходящей работой, чтобы время не пропадало даром. Это было обидно, потому что дела было довольно.

Вот, например, необходимо было попробовать наделать посуды из глины. О посуде он не подумал, забирая вещи с корабля, а ее у него пока не было, что было крайне неудобно. Как будет он делать запасы, если не во что класть? Часто хотелось супа, мяса было вволю, а сварить не в чем.

И как только позволили силы, Робинзон пошел на то место, где на скате горы давно уж заприметив подходящую глину. Но не так то просто оказалось что-нибудь вылепить из нее. Никогда в жизни не упражняясь в этом искусстве, Робинзон не знал, как взяться, и недалек был от ребенка, делающего пирожки из песку.

Посудины выходили у него такие неуклюжие, безобразные, что нередко с досады он тут же разбивал их кулаком. Иногда разваливались они от собственной тяжести, иногда трескались, когда бедный мастер выставлял их сушиться на солнце, уцелевшие же небольшие горшочки, даже хорошо, высушенные и твердые, как камень, начинали пропускать воду через несколько часов. О том же, чтобы варить в них пищу, нечего было и думать. Так продолжалось не день и не два, а больше месяца бился Робинзон, пока случай не помог ему. Как-то, разгребая угли костра, чтобы испечь в горячей золе клубни растения, вроде картофеля (их звали бататы, как он узнал впоследствии), он наткнулся случайно на черепок одного из разбившихся горшков. Черепок накалился докрасна, а когда остыл, то имел совершенно другой вид, чем остальная посуда: он затвердел, как камень, и блестел. Конечно, Робинзон слыхал, что глиняную посуду обжигают, но думал, что для этого нужны особые печи, теперь же решил попытаться обжечь свои произведения без долгих разговоров просто на костре. Надо было только сделать так, чтоб огонь продолжался долго и был, по возможности, одинаковым. Набрав хороший запас топлива, Робинзон составил один на другой пять горшков, внизу побольше, наверху поменьше, обложил дровами, хворостом и поджег костер.

По мере того как дрова прогорали, он подкидывал новые и продержал горение очень долго.

Почти всю ночь провел он у костра, только под утро одолел его сон. Проснувшись, он прежде всего кинулся к костру, нетерпеливо разгреб золу…

О, радость! Все горшки были целы; ни один не лопнул, вид их был гораздо красивее прежних. Дав совершенно остынуть, Робинзон с замиранием сердца налил в один из них воды: она не протекала нисколько! Никто не видел и некому было посмеяться на тот дикий танец, который с радости проделал Робинзон вокруг костра. Только Дружок, заразившись его весельем, с лаем скакал вокруг него.

— Погоди, Дружок, будет теперь и тебе плошка для воды, а то, я знаю, ты часто пить хочешь, а на речку бежать далеко! — обещал счастливый хозяин. — Теперь мы с тобой заживем хорошо, Дружище! Сейчас сварим суп! Понимаешь — суп! Давненько мы его не едали?

И поставив на края двух камней самый большой горшок, Робинзон налил в него воды, положил кусок козлятины, несколько бататов, щепотку соли и осторожно развел под ним огонь.

Через несколько времени котел преисправно закипел, вода бурлила, как дома, вкусный пар подымался столбом. И собака, и хозяин остались очень довольны обедом и опустошили дочиста весь котел.

Робинзон был в таком восторге от своего изобретения, что все последующие дни только и делал, что лепил самую разнообразную посуду. Изредка бывали неудачи и посуда лопалась, но все-таки хозяйство его обогатилось чрезвычайно.

Мне стало лучше. Кончились припасы, взял в руки ружье, хотя и чувствовал страшную слабость. Несмотря на это, убил козу, но едва сумел дотащить ее до дома, поджарил кусок мяса и поел. Как славно было бы сварить из нее бульон, но у меня нет горшка.

Опять был приступ лихорадки, да такой сильный, что я весь день пролежал в постели, не ел и не пил. До смерти хотелось пить, но я был так слаб, что не имел сил подняться с постели и сходить за водой. Опять пробовал молиться, но в голове все путалось. Состояние было такое, что не понимал, какие слова следует говорить. Думаю, так прошло часа два или три, пока приступ не кончился, после чего я крепко заснул и проснулся только глубокой ночью. Очнувшись от сна, почувствовал себя гораздо бодрее, хотя слабость не проходила, и мне по-прежнему ужасно хотелось пить. Но дома у меня не было ни капли воды, поэтому пришлось терпеть до утра. Снова заснул, и мне приснился ужасный сон.

Мне снилось, что я сижу на земле за оградой, там, где сидел после землетрясения, когда задул ураган, и вдруг вижу, как из моря, над которым нависает огромная черная туча, поднимается нечто и быстро движется к берегу. Он, а я каким-то образом знал, что это существо мужского пола, был совершенно черным, от него исходило что-то очень зловещее, и я не мог оторвать от него глаз. Нет слов, чтобы передать, до чего страшным было его лицо, с которого вместо бороды свисали толстые мясистые наросты, как у каракатицы, а ледяной взгляд пронзал кожу насквозь, словно порыв зимнего ветра. Когда его широкие ступни коснулись земли, почва задрожала, совсем как недавно во время землетрясения, и весь воздух, как мне показалось, озарился вспышками молний.

Не успел он ступить на землю, как исходивший от него ужас охватил весь остров, пробежав по нему, словно рябь по поверхности пруда, и каждый холм преобразился, каждый камень почернел и казался чудовищем. Он направился в мою сторону и выглядел таким высоким, что смотрел на меня сверху вниз, и складывалось впечатление, будто за один шаг он преодолевает целую милю. Немного не дойдя до меня, гигант поднялся на пригорок и обратился ко мне, и тогда я услышал его неизъяснимо грозный и пугающий голос. Из всего, что он говорил, я понял только одно:

— Робинзон Крузо. Вот ты где. После всего, свидетелем чему ты был, ты не стал моим слугой, и теперь ты должен умереть.

И я видел, как он занес свою огромную, ужасную руку, чтобы убить меня. Жуткий вой пронзил воздух, и я каким-то образом узнал его, пришедшего из моих снов; это был вой зверя, и огромный черный властелин тоже испугался его, но и разгневался еще сильнее. Тут я очнулся, сердце мое стучало, как бешеное, и в течение некоторого времени я не мог поверить, что все это мне только приснилось.

Увы! Душа моя не знала Бога. Благие наставления моего отца позабылись за время непрерывных скитаний по морям и постоянного общения с такими же, как я сам, богомерзкими нечестивцами. Не помню, чтобы хоть раз за все это время я вспомнил о Боге или задумался о своем поведении. На меня нашло какое-то нравственное оцепенение, в котором я не ощущал ни стремления к добру, ни желания сторониться зла. Я был самым отпетым, легкомысленным и нечестивым из всех моряков, каких только можно вообразить, и не имел ни малейшего понятия ни о страхе Божием в минуты опасности, ни о чувстве благодарности Ему за избавление от нее.

Даже тогда, когда, по должном размышлении, я осознал весь ужас своего положения — положения человека, заброшенного в это кошмарное место, совершенно отрезанного от людей, лишенного даже проблеска надежды на спасение, — стоило мне понять, что у меня есть шансы остаться в живых и не умереть от голода, все мое горе как рукой сняло. И мысли о Боге посещали меня очень редко.

Но теперь, когда я заболел и во время вынужденной праздности передо мной замаячил призрак смерти, когда дух мой ослабел под тяжестью недуга, а тело — от жестокой лихорадки, моя дремлющая совесть начала пробуждаться. Я упрекал себя за прошлое, в котором, по причине исключительной нечестивости, пустил к себе в душу силы тьмы, и сознавал, что Господь сотворил подобное, чтобы покарать меня.

Допустим, я знаю, что некоторым зверь может показаться темным существом, и это существо дикое и свирепое, но на самом деле он — часть моей природы, о чем мой отец часто твердил всем нам, сыновьям, как в свое время ему — его отец.

Тем временем мне припомнились благие советы отца и те его пророческие слова, о которых я упоминал в начале своего повествования.

— Сбывается пророчество моего дорогого отца! — произнес я вслух. — Наказание Божье обрушилось на меня, и мне не к кому взывать о помощи в надежде быть услышанным. Я не внял голосу Провидения, милостиво предоставившего мне возможность жить спокойно и счастливо. Я же не пожелал понять этого сам и не слушал родителей, когда они пытались объяснить мне, какая это благодать. Я предоставил им сокрушаться о моем безрассудстве, а теперь мне остается лишь самому оплакивать его последствия.

Такова была моя первая за много лет молитва, если только можно назвать это молитвой.

Однако я вновь перехожу к дневнику.

Я проснулся, немного освеженный сном; лихорадка моя совершенно прошла. И хотя страх и ужас, в который меня поверг приснившийся кошмарный сон, были очень велики, я подумал, что на другой день приступ может повториться, поэтому сегодня мне надо пополнить запасы, чтобы иметь возможность поддержать себя во время болезни. Прежде всего, я наполнил водой большую четырехгранную флягу и поставил ее на стол так, чтобы можно было дотянуться до нее, лежа в постели. Чтобы обеззаразить воду, я добавил к ней с четверть пинты [11] Пинта — английская единица измерения объема, равная 0,568 литра. рома и перемешал, получив то, что моряки называют грогом. Затем я отрезал кусок козлятины и поджарил его на углях, но смог проглотить только маленький кусочек. Попробовал пройтись, но почувствовал отчаянную слабость, что меня огорчило и опечалило, ибо я боялся, что назавтра у меня случится новый приступ лихорадки и, если я усну, мне вновь привидится тот страшный сон. Вечером приготовил себе на ужин три запеченных в золе черепашьих яйца и съел их со скорлупой.

Поев, попытался пройтись, но был настолько слаб, что с трудом нес ружье, ибо я никогда не выхожу без него за пределы ограды. Прошел совсем чуть-чуть, сел на землю и стал смотреть на море, расстилавшееся прямо передо мной, очень спокойное и ровное. И тут до меня дошло, что сижу я на том самом месте, где пережидал землетрясение и где находился в моем ужасном сновидении.

А пока я сидел, в голове у меня роились мысли вот о чем: кем был тот приснившийся мне повелитель, воспоминания о котором до сих пор портили мне настроение? Что вызвало такое видение? Действительно ли зверь видел этого повелителя тьмы или это тоже было частью кошмара? Безусловно, я находился во власти какой-то неведомой силы. Кому же она принадлежит?

Мне пришло в голову, что такую власть надо мной имеет чувство вины, которым можно было объяснить все случившееся. Смерть помощника капитана все еще не выходила у меня из головы, и вина за его гибель усугублялась еще и тем, что я даже не потрудился узнать или запомнить имя этого человека. Я был настоящим негодяем, а зверь, согласно церковному учению, — и вовсе трижды проклятым. Разве не по этой причине Господь покарал меня таким отлучением от мира?

Однако немного времени спустя я подумал, что если Господь направляет и управляет всеми своими созданиями и всем, что имеет отношение к ним, ибо сила, которая творит все сущее, должна иметь власть направлять все сущее и управлять им, то ничто в цепи Его трудов не может происходить без Его ведома или соизволения. Каким же образом могло произойти то, что случилось со мной? Если я — негодяй, а зверь — трижды проклят, то почему нас давным-давно не уничтожили? Почему я не утонул на Ярмутском рейде, не был убит в схватке с пиратами из Сале, почему меня не растерзали африканские хищники? Почему, очутившись в бурном море, я выжил, когда весь экипаж погиб?

Я был поражен и обескуражен этими мыслями. В задумчивости я встал, поплелся к моему убежищу и перелез через ограду, словно собирался лечь спать. Но мысли не давали мне покоя, и сон не шел. Поэтому я уселся на стул и зажег лампу, так как начинало смеркаться.

Сильно опасаясь возврата болезни и навеваемых ею снов, я внезапно вспомнил, что бразильцы применяют табак в качестве лекарства от любых недугов. В одном из моих сундуков лежали остатки тюка табачных листьев, частью хорошо просушенных, а частью совсем зеленых и сырых.

Мои поступки, вне всяких сомнений, направлялись Небесами, ибо в этом сундуке я нашел лекарство не только для тела, но и для души. Открыв сундук, я обнаружил не только то, что искал, то есть табак. Ибо там лежали и несколько спасенных мной книг. Я взял одну из Библий, о которых упоминал ранее и в которые до сих пор не удосуживался или, вернее сказать, не испытывал желания заглянуть. Вынув книгу из сундука, я положил ее на стол рядом с табаком.

Я понятия не имел, как следует использовать табак в лекарственных целях, не знал даже, помогает ли он от лихорадки. Поэтому я произвел несколько опытов, надеясь, что какой-либо из них увенчается успехом.

Эти слова очень подходили к моей ситуации, и когда я их прочитал, произвели на меня определенное впечатление, но не такое глубокое, как впоследствии. Было уже поздно, от табака моя голова затуманилась настолько, что мне захотелось спать. Поэтому я оставил лампу гореть в пещере на случай, если ночью мне что-нибудь понадобится, и улегся в постель.

Я забылся крепким сном и, судя по солнцу, проспал примерно до трех часов следующего дня. Однако вполне возможно, что проспал я гораздо дольше и проснулся к трем часам дня лишь на вторые сутки. Иначе я не могу объяснить, каким образом из моих календарных отметок выпал один день, пропажа которого обнаружилась несколько лет спустя. Если бы сбой произошел из-за того, что я несколько раз пересек экватор, то потеря составила бы более одного дня, но я точно пропустил один день или больше, но так и не понял, каким образом это произошло.

Впрочем, как бы там ни было, проснувшись, я почувствовал себя бодрым, настроение у меня было веселым и жизнерадостным. Встав с постели, я не ощущал такой слабости, как накануне, и у меня появился аппетит, ибо мне хотелось есть. Одним словом, приступ лихорадки в тот день не повторился, и я быстро пошел на поправку. Это было 29 июня.

30-е число оказалось днем, удачным для меня во всех отношениях. Ходил на охоту, но старался не слишком удаляться от дома. Подстрелил пару морских птиц, похожих на казарок, и принес их домой, но есть не стал. Поел еще черепашьих яиц, они очень вкусные. Однако на следующий день, 1 июля, вопреки ожиданиям, почувствовал себя хуже. Опять появился озноб, хотя и не такой сильный.

Снова стал лечиться табаком всеми возможными способами. Сначала принял его в таком же количестве, как в первый раз, затем удвоил порцию, замочив его в роме.

Утром взял Библию и, раскрыв ее на Новом Завете, принялся читать. Решил, что впредь буду читать ее каждое утро и каждый вечер, сколько смогу. Через некоторое время после того, как я всерьез взялся за это дело, почувствовал, что душа моя раскаивается в грехах моей прежней жизни более глубоко и искренне, чем раньше.

Впрочем, оставив эти рассуждения, возвращаюсь к своему дневнику.

Теперь положение мое начало казаться мне гораздо более сносным. Так как мысли мои были обращены к вещам более возвышенным, то я познал много душевных радостей, до того времени бывших мне совершенно неизвестными. Увы! Стоило мне поправиться и набраться сил, как я с усердием принялся обеспечивать себя всем тем, чего у меня не было, стараясь как можно лучше наладить свой быт.

С 4 по 14 июля я в основном ходил на прогулки с ружьем, постепенно увеличивая их дальность, как человек, который еще не окреп после болезни. Трудно вообразить, до какой степени я был истощенным и ослабевшим. Лекарственное средство, которым я воспользовался, вероятно, никогда прежде не применялось для лечения лихорадки. Исходя из личного опыта, никому не пожелаю прибегать к нему. Оно помогло одолеть лихорадку, но при этом совершенно лишило меня сил, ибо у меня еще долгое время дрожали руки и ноги.

Кроме того, болезнь преподнесла мне еще один урок. Очень вредно для здоровья оставаться под открытым небом во время дождей, особенно если они сопровождались ветром и ураганами, потому что они гораздо опаснее, чем сентябрьские и октябрьские дожди.

Я провел на этом злосчастном острове уже более десяти месяцев и, казалось, утратил всякую надежду на то, что меня с него вызволят. Я был твердо убежден, что человеческая нога никогда прежде не ступала на эту землю, но при этом на душе у меня стало легче, и чувствовал я себя гораздо увереннее, чем когда бы то ни было. Обезопасив свое жилище так, как мне хотелось, я ощутил непреодолимое желание получше познакомиться с островом и посмотреть, нет ли на нем еще чего-нибудь полезного, о чем я пока не подозревал.

Ответов на вопрос, что сильнее всего укорачивает жизнь современного человека, множество. Это и вредные привычки, и загрязнение окружающей среды, и пресловутые стрессы. Но все же самым убийственным фактором, как оказалось, является одиночество. Согласно расчетам американских ученых, оно сокращает ожидаемую продолжительность жизни американских мужчин почти на 10 лет. У женщин этот показатель вдвое ниже, но и у них он занимает почетное второе место, пропуская вперед только болезни сердца. В чем же дело? Что мешает людям, не обремененным ни семейными заботами, ни тревогой за судьбу близких, жить долго и счастливо?

Сегодня уже известно много исследований, демонстрирующих большую уязвимость одиноких людей для целого ряда самых разнообразных болезней. Датские ученые, два года наблюдавшие 138 000 взрослых жителей города Орхус, обнаружили, что одинокие горожане страдают сердечно-сосудистыми патологиями вдвое чаще тех, кто живет в семье. Причем болезнь протекает у них в среднем тяжелее, а опасные обострения (приступы стенокардии, инфаркты и т. д.) случаются чаще, чем у семейных людей.

Английские исследователи, долгое время наблюдавшие 10 000 британцев обоего пола, обнаружили, что для мужчин, никогда не имевших семьи или разведшихся в начале исследования, риск умереть в течение ближайших восьми лет оказывается на 10% выше, чем для тех, кто прожил эти годы в браке. Для женщин эта разница вдвое ниже (4,8%), но и она все равно впечатляет, особенно если учесть возраст участников исследования: всем им было 30 лет в его начале и 40 — в конце.

Впрочем, как выясняется, одиночеству все возрасты покорны. Одинокие старики в возрасте около 80 лет становятся жертвами болезни Альцгеймера вдвое чаще своих семейных сверстников. Это исследование было проведено в Чикаго, и там же другая группа ученых показала высокую корреляцию между одиночеством и величиной артериального давления для людей в возрасте 50—70 лет. Другая группа специалистов выявила связь между холодными или натянутыми отношениями старшеклассников с родителями и повышенной частотой гипертонии и сердечных заболеваний в будущем. Выводы ученых схожи: одиночество плохо влияет на здоровье мужчин и женщин, черных и белых, менеджеров и солдат, жителей разных континентов и климатических зон. Среди угрожающих им напастей явно лидируют сердечно-сосудистые болезни, но они также сильнее подвержены и инфекциям, и заболеваниям мозга, и язве желудка, и даже злокачественным опухолям.

На то, что одиночество губит человека не только через нездоровый образ жизни, но и само по себе, указывают и датские исследователи, изучавшие заболеваемость жителей Орхуса. Обсуждая полученные результаты, они сопоставляют их с данными по обезьянам, помещенным в одиночные вольеры. Их кормили такой же сбалансированной пищей, как и сородичей, живших семейными группами. Вредные привычки и рискованное поведение, естественно, исключались. Тем не менее у невольных отшельников через некоторое время были выявлены признаки надвигающегося атеросклероза.

Единственное, что резко выделяло городок, — это отношения между его жителями. Практически все население городка составляли итальянцы-иммигранты и их потомки, причем все они происходили из одной местности в Южной Италии. В Новом Свете они сохраняли характерный уклад жизни итальянского Юга: большие патриархальные семьи, объединяющие под одной крышей несколько поколений; разветвленная система родства, при которой все в городке приходились друг другу какой-нибудь родней; церковь как центр общественной жизни. Основу экономики города составляли маленькие заведения: кафе, лавки, мастерские, в которых работала, как правило, вся семья, включая детей. Житель Розето никогда не оставался один и никогда не оказывался среди незнакомых людей: вся его жизнь проходила среди своих — в семье или соседско-церковной общине. В то время как тот же Бангор был населен людьми самого разного происхождения, носителями разных социальных норм и бытовой культуры, привыкшими к уединенной жизни.

Эти и многие другие данные убедительно доказывают: одиночество, отгороженность человека от других людей убивают не только через вредные привычки и рискованное поведение, но и сами по себе. Исследователи, однако, не объясняют, почему это так.

В науке часто бывает, что явления, непонятные сами по себе, становятся более понятными, будучи включены в некий контекст, иногда довольно неожиданный. Достаточно вспомнить об удивительном феномене запрограммированного клеточного самоубийства — апоптозе, открытом в 1970-е годы. Когда клетка становится не нужна или опасна организму, она убивает себя, причем очень сложным и строго регламентированным способом.

Ученые, естественно, попытались выяснить, кто и посредством каких сигналов отдает клетке приказ о самоубийстве. Такие сигналы в самом деле нашлись, но одновременно обнаружилось, что можно обойтись и без них. Оказалось, что ряд химических сигнальных веществ — цитокинов помимо своих основных функций (например, побуждения клетки к делению) выполняет еще и функции блокатора апоптоза. Так как клетка к нему всегда готова, а другие команды ей некоторое время не приходят, то она приступает к само уничтожению.

Смысл самоубийства зараженной бактерии более-менее ясен: пресекая размножение фага на ранних стадиях, она многократно снижает угрозу для соседних клеток и тем самым способствует сохранению своих генов.

Благодаря общению с домашними животными у их хозяев повышается устойчивость к сердечнососудистым заболеваниям. Фото: EAST NEWS По мнению В.П. Скулачева, те же механизмы могут играть значительную роль в развитии неинфекционных болезней (инфарктов, инсультов и т. д.), а также в процессе старения, механизмы которого до сих пор остаются неясными. Но эта тема заслуживает отдельного разговора. Нам же пора вернуться к проблеме повышенной уязвимости одиноких людей. В 2007 году было опубликовано исследование, выполненное специалистами Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе (UCLA). В нем участвовали две группы пожилых людей: те, кто максимально остро ощущал заброшенность и социальную изоляцию, и те, кто был вполне удовлетворен своими отношениями с людьми. Взяв у тех и других пробы крови и выделив иммунные клетки — лейкоциты, ученые определили уровень активности в них генов, тем или иным образом связанных с работой иммунной системы. Заметные различия обнаружились в активности 209 генов. Направление этих различий оказалось очень характерным: у людей, страдающих от одиночества, была снижена активность ключевых групп генов, отвечающих за продукцию антител и защиту от вирусных инфекций. Зато гены, отвечающие за активацию иммунной системы и запуск воспалительных реакций, были у них гораздо активнее, чем у их благополучных сверстников. Заметим: если гипотеза академика Скулачева верна, то именно эти процессы должны реализовывать программу самоуничтожения в организме, ощутившем свою ненужность. При этом авторы исследования особо подчеркивают: все обнаруженные ими отклонения оказались связаны именно с субъективным ощущением одиночества и никак не зависели от реального числа знакомых у того или иного испытуемого и интенсивности общения с ними. Благодаря таким работам связь между социально-психологическим статусом человека и работой тонких молекулярных механизмов в его теле понемногу обретает плоть. Но мы пока не можем даже предположительно сказать, как работает эта система. Откуда, например, иммунная система может знать, что человек страдает от недостатка внимания? Работа иммунных клеток и органов не контролируется напрямую нервной системой. Можно предположить, что посредниками между ними выступают гормоны и другие химические сигналы, но какие именно? Где они вырабатываются, на что действуют, какие молекулярные механизмы запускают? Об этом можно только гадать. Даже сама идея о том, что в наше тело встроена программа самоуничтожения, активируемая нехваткой эмоциональных контактов, пока что остается не более чем гипотезой. Но у этого вопроса есть и другая сторона: допустим, мы выяснили, что так оно и есть. И что мы можем сделать, чтобы воспрепятствовать срабатыванию этой бомбы? Трудно ожидать, что какие бы то ни было научные данные смогут повернуть вспять изменения образа жизни, происходящие в последнее время в развитых (а теперь уже и в среднеразвитых) странах. Современный человек проводит все больше времени в толпе незнакомцев и все меньше в кругу семьи. Сами семьи стали гораздо меньше не только из-за снижения рождаемости, но и из-за нежелания молодых людей жить одним домом с родителями. Наконец, во всем мире постоянно растет доля людей, живущих в одиночестве. И если для молодежи и людей среднего возраста это, как правило, результат собственного выбора, то старики все чаще оказываются одни по независящим от них обстоятельствам: супруг умер, у детей своя жизнь и часто в другом городе. Единственная альтернатива — это дом престарелых, где им, конечно, будет обеспечен надлежащий уход, но где они не смогут ни на что повлиять и постоянно будут ощущать себя ненужными. Одиночество — это реальная и серьезная угроза здоровью, но от него невозможно защититься ни вакцинами, ни чудо-таблетками, ни палатами интенсивной терапии. И если к механизмам его разрушительного влияния на человека наука уже подступается, то до практических мер профилактики и лечения дело дойдет не скоро. Кого-то спасают бессловесные друзья (показано, что у людей, перенесших инфаркт, вероятность умереть в первые несколько лет после него значительно ниже, если у них есть какое-либо домашнее животное), кого-то — Интернет, позволяющий общаться и получать знаки внимания от друзей, которых он никогда в жизни не видел, кого-то — интерактивные теле- и радиопрограммы. Но можно не сомневаться, что в ближайшие годы и даже десятилетия острота проблемы будет только расти. Впрочем, никакую проблему нельзя решить раньше, чем она будет замечена и осознана. Читайте также: Lbb отзывы от дисбактериоза Понос при инфекционном заболевании у грудничка Гнойная ангина инфекционная больница Какая инфекция вызывает гингивит Может быть лихорадка на стресс Пожалуйста, не занимайтесь самолечением! При симпотмах заболевания - обратитесь к врачу.