В кармане вошь повесилась
– Ангел мой, ты сейчас ведь на работе? Ну, посмотри, сделай милость, где там в восьмидесятых годах была прописана гражданка Иванова Галина Павловна. Смеешься? Нет, это не шутка. Понимаю, Ивановы – это не самая изысканная фамилия, не для такой высокообразованной барышни. Но возможно, дело немного облегчит тот факт, что вместе с матерью был прописан ее сын – Петр. Что? Это уже проще? Алмаз моих очей, я не сомневался в твоих способностях! Да, жду твоего звоночка, а лучше позвоню тебе сам. Ну, целую, мой ангел. До встречи!
Лисица положил трубку и хитро посмотрел на подруг. Вид у него был ужасно довольный. Конечно, он ожидал похвалы и восхищения, но вместо этого Кира поинтересовалась:
– Скажи, неужели на свете встречаются такие женщины, которым нравится, как ты к ним обращаешься?
– Ангел мой! Звезда моих очей!
– Уверяю тебя, почти всем это нравится! И даже тем, кто говорит, что не нравится, все равно, я уверен, нравится! Просто они из вредности не хотят в этом признаваться! Разве было бы лучше, называй я своих подружек жирная корова или тупая лошадь, а?
В таком ключе спорить с Лисицей было затруднительно. Подруги и не стали. Тем более что позвонила неизвестная им Аннушка и продиктовала адрес, по которому были прописаны в конце восьмидесятых Галина Павловна и ее сын Петя.
После этого Лисица стал подругам не нужен. Они быстро попрощались с ним, предоставив самому расплачиваться за кофе. Все-таки Лисица был галантным мужчиной, он всегда платил за дам, кем бы они ему ни приходились. И в транспорте неизменно уступал место пожилым людям или мамам с маленькими детьми. Было в Лисице немало хорошего, одно в нем было плохо – он был непостоянен, как вода в унитазе. Все время норовил смыться от своей очередной избранницы.
Но как уже говорилось, подруг совершенно не касались амурные похождения Лисицы. Сами они раз и навсегда определились, что между ним и ими будут чисто дружеские отношения, не омраченные даже единственным поцелуем.
И хотя для Лисицы даже совместно проведенная ночь не являлась поводом для отношений, сами подруги не могли так легко относиться к этому. Поэтому, как ни хорош был Лисица, они раз и навсегда поставили табу на отношениях с ним.
Дом, куда приехали подруги, находился тоже в центре города. Но он располагался среди бывших рабочих окраин. И поэтому он был гораздо старше и совсем не таким элитным, как бывшее жилище профессора Иванова и его семьи на Московском проспекте.
Тут домик был ветхий, с узкими стертыми временем ступенями, проходным двором, единственным украшением которого была парковка на два десятка машин и мусорные баки.
– М-да… Это не Рио-де-Жанейро, – пробормотала Леся всемирно известную фразу Великого комбинатора. – Это гораздо хуже.
Между баками с отходами и машинами крутились двое детишек, видимо, дети жильцов. В подъезде, уютно устроившись в луже собственной мочи, спал бомж, утомленный водкой и нелегкой борьбой за жизнь. А на третьем этаже, куда поднялись в конце концов подруги, за нужной им дверью раздавался звон бьющейся посуды и шум грандиозного скандала.
Судя по голосам, в скандале участвовало не меньше четырех-пяти человек, вероятно, все взрослое население коммунальной квартиры.
– Вот это мы попали. Когда жильцы ссорятся друг с другом, под горячую руку им лучше не попадаться.
К счастью, скандал быстро угас. Из обшарпанных дверей, носящих на себе следы врезки многочисленных замков, вылетел кудрявый молодой человек с характерным блеском начинающего наркомана в глазах. Пролетев мимо подруг, он едва не свалился, споткнувшись о бомжа, но не остановился и продолжил путь со все большим ускорением.
Торопился молодой человек недаром. Следом за ним из дверей квартиры вылетели две разгневанные женщины – одна в домашнем халате, другая в переднике – и пустились в погоню за беглецом.
– Стой, Ленька! Стой, тебе говорят! – вопила одна, воинственно размахивая над головой половником, словно саблей.
– Стой, сучье отродье! Все равно ведь отвечать придется! – вторила ей другая, вооруженная веником.
Но беглец и не думал останавливаться. Внизу хлопнула дверь подъезда, а преследовательницы еще даже не добежали до второго этажа. Что поделать, молодость, помноженная на явное желание уйти от наказания, придали молодому человеку силы, чтобы бежать достаточно быстро.
Между тем позади подруг раздалось какое-то кряхтение. Они поспешно обернулись на звук и увидели, что в дверях стоит старичок, опирающийся на большую сучковатую палку. Старичок сопел и подозрительно глядел на девушек.
– А вы к кому, красавицы? – совсем недобро спросил он у подруг. – К Леньке, что ли, за товаром пожаловали?
– Ленька – это тот, который убежал?
– Верно излагаете. Он самый и есть. Мало того, что сам употребляет, так еще и торговать повадился. Клиентов у себя на дому принимает, словно в отдельной квартире живет. А тут ему не отдельное жилье, тут еще мы живем. А дружки Ленькины тащат все, что ни попадя, потому как сами насквозь все воры и наркоманы!
По мере того как старичок говорил, его голос крепчал от праведного негодования, перейдя в конце на крик.
– У меня блок сигарет сперли, пенсию у Марины увели. Допустим, Марина сама виновата, растяпа, нечего кошелек без присмотра оставлять, коли живешь не в отдельной квартире. Но мои сигареты! Ведь только купил, в прихожей на минутку оставил, в сортир зашел, вышел, глядь, а их уже нету! Кто-то из них уже успел!
Странно устроена мужская логика. Соседка, оставившая кошелек на минутку без присмотра, – растяпа, а сам он ничего такого.
– Дедушка, мы к вам совсем по другому делу пришли. Вы в этой квартире давно живете?
– Тут в конце восьмидесятых годов жил молодой человек – художник. Петя Иванов.
– Верно, – кивнул дед. – Был у нас такой жилец. На законных основаниях тут проживал, поскольку прописан был. А вот насчет его подружки и ее ребенка, про тех того же не скажу. На птичьих правах они тут жили.
– И вы не сигнализировали о нарушениях?
Но дед уже утратил свою воинственность и неожиданно мирно ответил:
– Да какие нарушения-то? Жили себе и жили. Тихо жили. Он картины малевал с утра и до ночи. А она тоже тихо держалась. Кухню в чистоте содержала. Уборку квартиры по графику делала. Какие же претензии? Чай, не Ленька с его дружками.
– Но у пары ведь ребенок родился. Плакал небось, мешал?
– Девчонка совсем слабенькая получилась, – кивнул дед. – Даже толком плакать не могла, только кряхтела. Баба Тома ей даже скорый конец пророчила, да только что-то не то вышло, девчонка-то жива осталась, а сама баба Тома… к-хе… к-хе… на тот свет отъехала! Не желай другому того, чего для себя не хочешь!
Дед закончил веселиться и снова прищурился на подруг.
– А по какому же вопросу вы этими жильцами интересуетесь? – спросил он. – Парень этот не живет тут давно. И он, и жена его молодая с ребенком – все почти в один день исчезли.
– А куда? Куда они делись?
– Да кто же их знает? Участковый к Миле приходил, о чем-то с ней разговаривал. Милой ту девчонку-то звали. Она плакала сильно, но в чем дело, никому из нас не призналась. А через пару дней она совсем отсюда съехала, ни она, ни дочка ее тут прописаны не были. Так что участковый по закону действовал. Раз не прописана, значит, должны съехать и поселиться по месту жительства!
– Неужели эта Мила совсем вам ничего не сказала?
– Прощаться не пришла, сам к ней вышел, – сухо ответил дед. – Она мне только сказала, что Петя в больнице, когда выйдет, неизвестно. А она к матери поедет, ей девочку отвезет. Больше ни ее, ни малявку ее я не видел!
– А с кем-то из жильцов Мила больше других общалась?
– Ни с кем она не общалась, – отрезал старик. – Сказано же вам было, вдвоем они все время в своей комнате сидели. Он рисовал, она при нем обиталась. Мужик к ним раз в месяц приезжал, продукты привозил, денег немного.
– Нет, те сюда и ногой не ступали. Мать Петина несколько раз бывала, тоже сыну денег совала. Но как Мила у Пети появилась, мать его сюда тоже больше ни ногой.
– А кто же деньги привозил?
– Пожилой такой мужик, но тоже из родни, как я понял. Он у Пети картины его вроде как покупал.
– Потому что та мазня, которую Петя за свои картины выдавал, тому мужику на фиг нужна не была! Он из жалости картины у Пети брал, чтобы парень вместе с женой и дочкой совсем с голоду не подох!
– А говорили, что Петя талантлив.
– Не знаю. По моему мнению, талантлив тот, у кого в кармане звенит. А у Пети в кармане вошь повесилась!
– Значит, молодые бедствовали?
– В нищете жили, – охотно подтвердил дед. – Но странное дело, несчастными при этом не выглядели. Особенно Мила… Любила она своего дурачка-художника очень, вот что я вам скажу. И он в ней души не чаял. Прямо два голубка, тихие, воды не замутят. И за что им доля горькая выпала? Он в тюрьме, она несчастной осталась. А такое вот отребье, как наш Ленька, живет себе, и ничего с ним поделать не могут!
Давно читаю Пикабу, как-то в "Горячем" наткнулся на очередную историю про "тяжёлых" родственников, решил поделиться своей. Есть у меня старшая сестра. Разница в возрасте приличная - почти 20 лет. Сколько я себя помню, с самых младых моих ногтей, у неё не было отбоя от кавалеров и ухажёров всех мастей - от чуваков, у которых в кармане вошь повесилась, до псевдомажоров, сорящих деньгами направо и налево. Довольно долго она жила с нами (сестра, я и мама). Замуж не стремилась - хотела "пожить для себя", "не выскакивать за первого встречного". Скажу сразу - как это обычно бывает, личную жизнь в угоду карьере не губила - трудилась на неплохих должностях в разных коммерческих фирмах, но звёзд с неба не хватала - обычный хороший, надёжный, добросовестный сотрудник.
И тут, когда сестре уже было хорошо за 30, на горизонте появился он. Ну как появился - знакомые посоветовали его, когда в нашей квартире надо было что-то сделать (мелкий ремонт). Сделал. Слово за слово - закрутилось. Сначала цветы-конфеты, потом - стабильно пару раз в неделю он оставался у нас на ночь. Потом сестра стала иногда ночевать у него. В общем, дошло дело до крайней точки - сестра забеременела. Скромная роспись в ЗАГСе, семейный ужин, никакой показухи, всё чинно-аккуратно. Ну, в общем, переехала сестра, на правах законной жены, к нему.
Теперь - пару слов о семье моего зятя. Живёт он с матерью и сестрой, которые, судя по всему, всю сознательную жизнь только и делали, что бухали (и продолжают периодически делать это сейчас). Сестра дважды в день моет полы в местном магазинчике, и с полным правом считает это полноценной занятостью, а себя - настоящей трудовой единицей. Мать, ввиду особенностей здоровья, из дома не выходит, и существует лишь на пенсию (вдова ветерана ВОВ, так что ей хватает).
Сам зять трудится на местном заводе (15 минут езды от дома). Работа - не бей лежачего - с 8.30 до 16.00 сидеть и следить, чтобы оборудование работало исправно и не ломалось. Короче, большую часть дня он занят тем, что пьёт чай, трещит с коллегами за жизнь и сидит в Интернете. Получает за сей нехитрый функционал что-то около 40 тысяч рублей (локация - областной центр в 300 км от столицы). И это - единственный источник дохода в семье, не считая пенсии матери и "зарплаты" сестры.
Моя сестра уже шесть лет сидит дома с ребёнком. После истечения декретного отпуска пробовала работать - не зашло, (мальчик часто болеет, а постоянные больничные на работе не приветствуются) в общем, ушла "по собственному".
Муж - человек во всех отношениях простой, считает, что жене деньги не нужны, поэтому, извиняюсь, на трусы сестре приходится просить у меня либо у мамы (мама не работает, пенсия - 12 тысяч рублей, я, в меру своих возможностей, ей помогаю). Ребёнка зять, правда, ни в чём не ущемляет - пацан имеет всё, что душе угодно, от одежды до гаджетов и игрушек (напомню, ребёнку 6 лет). Сестру супруг медленно, но капитально гнобит - заставляет готовить и убирать за своими родственниками (которые вполне в состоянии самостоятельно себя обслужить), и вообще всячески её принижает, попрекая каждой копейкой - о том, чтобы сходить в парикмахерскую, и речи быть не может, чёлку и кончики сестре уже несколько лет подстригает наша мама).
Когда сестра в очередной раз попыталась пойти работать, зятёк понял, что работающая жена ему не нужна, ибо супчик на ужин придётся есть вчерашний, а иногда и (О, УЖАС!) самому готовить (по будням в 17.30 он уже стопроцентно дома). Когда ей выдали первую после шестилетнего перерыва зарплату (что-то около 35 тысяч), он демонстративно заявил, что это "не деньги" (напомню, сам получает 40) и от такой работы он только теряет (конечно, у матушки с сестричкой простыни не стираны и тарелки грязные). В общем, гнобил, подкалывал, и ненавязчиво "давил". Итог - увольнение "по собственному".
При этом, человек он не плохой (только ссытся и тупой, да). Но вот эта вся "домашняя тирания", отражается и на сестре - стала какой-то тихой, забитой, ни увлечений, ни подруг, ни элементарных женских радостей вроде посиделок в кафе за чашкой капучино или скромного шопинга. Так и на нашей маме - все свои проблемы сестра пересказывает ей в многочасовых телефонных разговорах, которые для неё являются единственным доступным развлечением.
В общем, расклад такой:
1) зять попрекает сестру каждой копейкой,
2) у сестры ниже плинтуса опущена самооценк
3) сестра выносит мозг маме,
4) мама с каждым днём ненавидит зятя всё больше и больше, нервничает, переживает
5) всё это самым негативным образом сказывается на обстановке в нашем доме (да, я всё ещё живу с мамой),
6) и вокруг этой всей вакханалии - ребёнок, которым отец почти не занимается (совместные походы в кино, театр или цирк в этой семье отсутствуют в принципе (см п. 1).
Выводов не будет, просто хочу узнать ваше мнение. Я не очень хорошо разбираюсь в принципах работы "Пикабу", но успел понять, что нужно оставлять коммент для минусов. Он будет внизу.
О книге
Алексей Моторов – автор блестящих воспоминаний о работе в реанимации одной из столичных больниц. Его первая книга “Юные годы медбрата Паровозова” имела огромный читательский успех, стала “Книгой месяца” в книжном магазине “Москва”, вошла в лонг-лист премии “Большая книга” и получила Приз читательских симпатий литературной премии “НОС”.
В “Преступлении доктора Паровозова” Моторов продолжает рассказ о своей жизни. Его студенческие годы пришлись на бурные и голодные девяностые. Кем он только не работал, учась в мединституте, прежде чем стать врачом в 1-й Градской! Остроумно и увлекательно он описывает безумные больничные будни, смешные и драматические случаи из своей практики, детство в пионерлагерях конца семидесятых и октябрьский путч 93-го, когда ему, врачу-урологу, пришлось оперировать необычных пациентов.
Дата написания: 2014
Год издания: 2014
ISBN (EAN): 9785171099220
Дата поступления: 02 марта 2018
Объем: 660.6 тыс. знаков
Прочитала и накатило. Воспоминания, воспоминания, воспоминания. Казалось бы, всё давно забыто, но нет — достаточно вот такой книги и не уснёшь.
На этот раз Алексей Моторов вспоминает свою работу в Первой Градской. Начало врачебной деятельности пришлось аккурат в шальные 90-е. У Белого дома танки, на улицах беспредел, в магазинах пустота, да и в кармане вошь повесилась. Трудное время, да и опасное. Сам Леша — несколько потерянный, но тем не менее довольно принципиальный и упёртый. Да и с чувством юмора у него всё в порядке. А ведь известно, что человек, который умеет смеяться над собой и обстоятельствами, практически неуязвим!
Мне нравится читать о работе медиков, а уж в те годы — это практически приключенческий боевик получается!
И социального романа немного. А как оценить слёзы радости над коробкой с "ножками Буша" или трёхразовое питание одними яйцами, добытыми с чёрного хода местным знакомым бандитом?
Но больше всего меня порадовали воспоминания о пионерском лагере. Было, было, и у нас такое было! С теплотой вспоминала и благодарила Моторова.
И пионерские романы, и дурацкие смотры строя и песни, и самодеятельные ВИА, и многое-многое другое!
Мне очень понравилось. И, надеюсь, что Моторов на этом не остановится. Буду ждать следующую книгу.
Настроение книги, конечно, другое, но читается книга с не меньшим удовольствием, чем первая. Автор-то остался таким же хорошим человеком, а это главное.
Плюс я совершенно не представляла, оказывается, что вообще творилось в девяностых, слишком маленькой была – а теперь представила. В красках.
Плюс моя любимая медицинская тема никуда не делась.
Короче, люблю-люблю. И надеюсь, что Алексей еще и про нулевые, и про десятые напишет. Тоже, если вдуматься, интересные времена.
Летом 1980-го года мы с Лешей Моторовым поступали в институт…
Странные чувства испытываешь, читая книгу, написанную твоим ровесником.
Ощущается какая-то общность биографий при полном их несовпадении.
Леша вырос в столице, я – в маленьком провинциальном городке.
Он поступал в медицинский институт, я - в технический.
Первая попытка оказалась для него одной из шести, для меня же – единственной.
Когда в 86-м Леша, наконец, стал студентом, я уже закончила институт, но при этом он был опытным профессионалом в медицине (шесть лет работы медбратом в реанимации!), я же только начинала твердо стоять на собственных лапах в своей профессии.
Ничего не совпадает, кроме… Кроме общей судьбы моего поколения.
Эту книгу нельзя отнести к популярному нынче (и заслуженно популярному!) жанру медицинской литературы.
Эта книга о не взрослении даже – о мужании человека.
О том, как трудно следовать выбранному пути, когда внезапно изменились условия и правила игры, когда отброшенными в сторону оказались старательно привитые тебе с детства ценности. Когда не единожды рухнули надежды.
Профессия, путь к которой занял у героя более десяти лет, вдруг перестала не то чтобы сытно – вообще перестала кормить.
А люди болеют и страдают по-прежнему.
И уже ты – медбрат Паровозов доктор Моторов – принимаешь решения у операционного стола.
И не только медицинские решения.
Не стать безразличным, не стать бездушным и меркантильным. Не стать подлым.
Молодой доктор (и зрелый уже человек) Алексей Моторов делает правильный выбор.
А еще в книге есть наше детство.
Конец 70-х, школа, кружки в Доме пионеров, летние лагеря.
Есть наши песни, наши танцы под самодеятельный ВИА.
Наши учителя и вожатые, наши – молодые! - мамы и папы.
Не ностальгирование, не оплакивание безвозвратно ушедшего, только светлые и часто смешные воспоминания.
Не знаю, как другим, а своим ровесникам очень советую почитать эту книгу.
Иванов и Рабинович
В тот вечер сорокачетырехлетний Арон Рабинович в рабочей спецовке стоял в пивной за кружкой пива и держал в руке соленого подлещика.
У самой стойки очередь вспухала и скандально пульсировала от напора жаждущих получить пиво без всякой очереди.
— Э, мужики! Ну, встаньте вы в очередь. Неужели трудно? Все же стоим, — миролюбиво сказал Арон.
Трое здоровенных молодых парней рассмеялись. Один вздохнул:
— Господи… До каких же пор жиды будут в России порядки устанавливать?! Ой, Гитлера нет на вас, сучье племя.
Арон хозяйственно спрятал подлещика в карман рабочих штанов и ударом в челюсть отправил поклонника гитлеризма в глубокий нокаут.
Двое других бросились на Арона. Но он с ходу воткнул свой огромный кулак в живот одному, а другого просто насадил физиономией на собственное колено.
И тогда в пивной началась генеральная драка…
У здания районного суда стоял арестантский автофургон.
Неподалеку от фургона мельтешилась маленькая, ярко накрашенная женщина — не отрываясь смотрела на двери суда.
Милиционеры вывели из суда Арона Рабиновича с подбитым глазом. За ним — худенького блондинчика лет сорока.
— Арончик. — метнулась через улочку Ривка.
— Машину береги. Не гоняй, как идиотка, — сказал ей Арон.
— Васечка. — крикнула маленькая накрашенная женщина.
— Прощай, Клавочка… — потерянно проговорил блондин.
— Па-а-апрррошу! — зычно пропел старший конвоя.
В полусумраке фургона Арон спросил своего соседа:
— И меня сестра. Ривка… Тебе сколько дали?
— Два года. С лишением прав работать в сфере торговли. А вам?
— Тоже два. По двести шестой. Драка.
— Иванов Василий, — представился блондин.
— Арон Рабинович. Есть возражения?
— Что вы?! У меня лучшие друзья…
— Разговорчики! — рявкнул конвойный.
И пойдет лагерная жизнь Иванова и Рабиновича: утренние и вечерние проверки, работы в каменном карьере, на лесоповале, шмоны-обыски, хождения строем, двухъярусные нары в бараке, вышки с часовыми вокруг зоны…
Зима… Лето… Снова зима… Снова лето… И повсюду мы будем видеть Иванова рядом с Рабиновичем.
Пролетят эти два года, и выйдут они в один и тот же день на свободу…
— Надеюсь, что пребывание в нашей колонии не прошло для вас даром и на свободе вы станете снова полезными членами нашего общества, — офицер заглянул в документы, освежил в памяти имена Иванова и Рабиновича и добавил:
— Так, Василий Петрович и Арон Моисеевич?
— Так точно, гражданин начальник! — хором ответили Арон и Вася.
— Ну да? — удивился Арон.
— Теперь, Арон Моисеевич и Василий Петрович, для вас весь мир друзья и товарищи! — улыбнулся офицер.
— Сестреночка. — нежно всхлипнул Василий. — Клавочка…
— Ой, Арончик… Ну, что ты такое говоришь? Люди же…
— Вовремя мамочка откинула копытца. Она бы твоего вида не перенесла, — и Арон, наконец, поцеловал Ривку.
— Ну, правильно! Она была бы в восторге, что тебя в тюрьму посадили на два года, шлемазл! Садись за руль. Твои права в бардачке. А то у меня уже месяца три как доверенность кончилась. Клавочка! Так мы едем к вам или к нам?
— Без разницы! — весело крикнула Клавка.
Поздней ночью на маленькой кухне стандартной двухкомнатной квартиры, после загульного вечера, на правах гостеприимных хозяев дома, сильно хмельные Клавка и Вася мыли посуду.
— Жаль, — усмехнулась Клавка. — А я его только собралась трахнуть. Теперь нельзя. Он тебе брат — значит, и мне брат. Жаль…
— Дура ты, мать твою…
— В таком случае и твою.
В комнате пьяный Арон говорил Ривке:
— А он ничего… — сладко потянулась Ривка.
— Ривка! Я тебя умоляю… Вспомни своих хахалей. Ты им всем жизнь искалечила! Наш дом за три квартала обходят. Ваську не трогай. Это я тебе говорю — старший и единственный брат. А то я тебе так по жопе надаю — ноги отнимутся!
— Ой, ой, ой, ой. Нужен мне твой Васька. Смотреть не на что.
Под утро все образовалось — в проходной комнате большая Ривка спала с худеньким Васей Ивановым, а в другой комнатке маленькая Клавка уютно посапывала на могучем плече Арона Рабиновича…
На входных дверях большого учреждения доска:
и внизу перечень двух десятков специальностей.
В отделе кадров строгая женщина с высокой взбитой прической возвращала Васе Иванову его документы:
— С судимостью не берем. Тем более в снабжение. У нас предприятие режимное.
— Было режимное, — мягко поправил ее Вася. — Теперь вы, слава богу, кастрюли штампуете.
— А вы уверены, что только кастрюли? — усмехнулась женщина. — Следующий!
— Автослесарь, — Арон положил на стол свои документы.
— Вот это другое дело! Автослесари нам — как воздух. — женщина раскрыла паспорт Арона, прочитала его фамилию и имя-отчество и тут же протянула его обратно. — Я и забыла, Арон Моисеевич, автослесарей-то мы уже всех набрали. Следующий!
В другом отделе кадров молодой человек в желтом галстуке на красной ковбойке говорил Васе Иванову:
— Эх, Василий Петрович! Да, была б моя воля. Нам снабженцы с таким опытом — во как нужны! Но без судимости. Извини, Иванов. Извини, — и молодой человек повернулся к Арону: — У тебя что?
— Автослесарь? Давай паспорт!
Внимательно изучил паспорт Арона, покачал головой, бросил паспорт на стол и огорченно сказал:
— Слушай, Рабинович! Ты смеешься надо мной? Я тебя сегодня возьму, а ты завтра уедешь в Израиль?!
— Да не собираюсь я никуда уезжать! — рявкнул Арон.
— Все так говорят. А потом — привет из Тель-Авива! Ты в Средиземном море купаешься, а я со строгачом снова ищу автослесаря!
— Что же ты меня из страны выпихиваешь, сука?! — заревел Арон и потянулся было к молодому человеку, но Вася Иванов, словно фокстерьер, повис на Ароне, приговаривая:
Я ж тебе щас пасть порву!
ДРУГ МОЙ, КОЛЬКА.
Работа, она это. дураков любит!
НА СЕМИ ВЕТРАХ
Пристукнуть тебя по законам военного времени - и точка!
ПЕРВЫЙ ТРОЛЛЕЙБУС
Товарищ новый водитель, как говорится, бескрылый работник троллейбусного парка. - А ты хочешь, чтоб я за 120 рублей в месяц еще крылышки себе отрастил?!
НЕУЛОВИМЫЕ МСТИТЕЛИ
ЗОЛОТЫЕ ЧАСЫ
ДВЕНАДЦАТЬ СТУЛЬЕВ
ДЖЕНТЛЬМЕНЫ УДАЧИ
БОЛЬШАЯ ПЕРЕМЕНА
ИВАН ВАСИЛЬЕВИЧ МЕНЯЕТ ПРОФЕССИЮ
НЕ МОЖЕТ БЫТЬ!
ЖИВИТЕ В РАДОСТИ
Винни-пуха голыми руками не возьмешь!
Читайте также:
