Смотри на твой чум похоже

Не самые известные произведения отечественных классиков (баян но не многие читали):

Не тужи, дорогой, и не ахай,
Жизнь держи, как коня, за узду,
Посылай всех и каждого на хуй,
Чтоб тебя не послали в пизду!

Ветер веет с юга
И луна взошла,
Что же ты, блядюга,
Ночью не пришла?

Не пришла ты ночью,
Не явилась днем.
Думаешь, мы дрочим?
Нет! Других ебём!

Пой же, пой. На проклятой гитаре
Пальцы пляшут твои вполукруг.
Захлебнуться бы в этом угаре,
Мой последний, единственный друг.

Не гляди на ее запястья
И с плечей ее льющийся шелк.
Я искал в этой женщине счастья,
А нечаянно гибель нашел.

Я не знал, что любовь - зараза,
Я не знал, что любовь - чума.
Подошла и прищуренным глазом
Хулигана свела с ума.

Пой, мой друг. Навевай мне снова
Нашу прежнюю буйную рань.
Пусть целует она другова,
Молодая, красивая дрянь.

Ах, постой. Я ее не ругаю.
Ах, постой. Я ее не кляну.
Дай тебе про себя я сыграю
Под басовую эту струну.

Льется дней моих розовый купол.
В сердце снов золотых сума.
Много девушек я перещупал,
Много женщин в углу прижимал.

Да! есть горькая правда земли,
Подсмотрел я ребяческим оком:
Лижут в очередь кобели
Истекающую суку соком.

Так чего ж мне ее ревновать.
Так чего ж мне болеть такому.
Наша жизнь - простыня да кровать.
Наша жизнь - поцелуй да в омут.

Пой же, пой! В роковом размахе
Этих рук роковая беда.
Только знаешь, пошли их на хуй.
Не умру я, мой друг, никогда.

Сыпь, гармоника. Скука. Скука.
Гармонист пальцы льет волной.
Пей со мною, паршивая сука,
Пей со мной.

Излюбили тебя, измызгали -
Невтерпеж.
Что ж ты смотришь так синими брызгами?
Иль в морду хошь?

В огород бы тебя на чучело,
Пугать ворон.
До печенок меня замучила
Со всех сторон.

Сыпь, гармоника. Сыпь, моя частая.
Пей, выдра, пей.
Мне бы лучше вон ту, сисястую, -
Она глупей.

Я средь женщин тебя не первую.
Немало вас,
Но с такой вот, как ты, со стервою
Лишь в первый раз.

Чем вольнее, тем звонче,
То здесь, то там.
Я с собой не покончу,
Иди к чертям.

К вашей своре собачьей
Пора простыть.
Дорогая, я плачу,
Прости. прости.

Вам, проживающим за оргией оргию,
имеющим ванную и теплый клозет!
Как вам не стыдно о представленных к Георгию
вычитывать из столбцов газет?

Знаете ли вы, бездарные, многие,
думающие нажраться лучше как, -
может быть, сейчас бомбой ноги
выдрало у Петрова поручика.

Если он приведенный на убой,
вдруг увидел, израненный,
как вы измазанной в котлете губой
похотливо напеваете Северянина!

Вам ли, любящим баб да блюда,
жизнь отдавать в угоду?!
Я лучше в баре блядям буду
подавать ананасную воду!

Вы любите розы?
а я на них срал!
стране нужны паровозы,
нам нужен металл!
товарищ!
не охай,
не ахай!
не дёргай узду!
коль выполнил план,
посылай всех
в пизду
не выполнил -
сам
иди
на
хуй.

Мы,
онанисты,
ребята
плечисты!
Нас
не заманишь
титькой мясистой!
Не
совратишь нас
пиздовою
плевой!
Кончил
правой,
работай левой.

Не те
бляди,
что хлеба
ради
спереди
и сзади
дают нам
ебти,
Бог их прости!
А те бляди -
лгущие,
деньги
сосущие,
еть
не дающие -
вот бляди
сущие,
мать их ети!

Лежу
на чужой
жене,
потолок
прилипает
к жопе,
но мы не ропщем -
делаем коммунистов,
назло
буржуазной
Европе!
Пусть хуй
мой
как мачта
топорщится!
Мне все равно,
кто подо мной -
жена министра
или уборщица!

Эй, онанисты,
кричите "Ура!" -
машины ебли
налажены,
к вашим услугам
любая дыра,
вплоть
до замочной
скважины.

Экспромт
О как мила твоя богиня.1
За ней волочится француз,
У нее лицо как дыня,
Зато жопа как арбуз.2

О ты, вонючий храм неведомой богини!
К тебе мой глас. к тебе взываю из пустыни,
Где шумная толпа теснится столько дней
И где так мало я нашел еще людей.
Прими мой фимиам летучий и свободный,
Незрелый слабый цвет поэзии народной.
Ты покровитель наш, в святых стенах твоих
Я не боюсь врагов завистливых и злых,
Под сению твоей не причинит нам страха
Ни взор Михайлова, ни голос Шлиппенбаха
Едва от трапезы восстанут юнкера,
Хватают чубуки, бегут, кричат: пора!
Народ заботливо толпится за дверями.
Вот искры от кремня посыпались звездами,
Из рукава чубук уж выполз, как змея,
Гостеприимная отдушина твоя
Открылась бережно, огонь табак объемлет.
Приемная труба заветный дым приемлет.
Когда ж Ласковского приходит грозный глаз,
От поисков его ты вновь скрываешь нас,
И жопа белая красавца молодого
Является в тебе отважно без покрова.
Но вот над школою ложится мрак ночной,
Клерон уж совершил дозор обычный свой,
Давно у фортепьян не раздается Феня.
Последняя свеча на койке Беловеня
Угасла, и луна кидает бледный свет
На койки белые и лаковый паркет.
Вдруг шорох, слабый звук и легкие две тени
Скользят по каморе к твоей желанной сени,
Вошли. и в тишине раздался поцалуй,
Краснея поднялся, как тигр голодный, хуй,
Хватают за него нескромною рукою,
Прижав уста к устам, и слышно: "Будь со мною,
Я твой, о милый друг, прижмись ко мне сильней,
Я таю, я горю. " И пламенных речей
Не перечтешь. Но вот, подняв подол рубашки,
Один из них открыл атласный зад и ляжки,
И восхищенный хуй, как страстный сибарит,
Над пухлой жопою надулся и дрожит.
Уж сближились они. еще лишь миг единый.
Но занавес пора задернуть над картиной,
Пора, чтоб похвалу неумолимый рок
Не обратил бы мне в язвительный упрек.

асписку просишь ты, гусар,
Я получил твое посланье;
Родилось в сердце упованье,
И легче стал судьбы удар;
Твои пленительны картины
И дерзкой списаны рукой;
В твоих стихах есть запах винный,
А рифмы льются малафьёй.

Борделя грязная свобода
Тебя в пророки избрала;
Давно для глаз твоих природа
Покров обманчивый сняла;
Чуть тронешь ты жезлом волшебным
Хоть отвратительный предмет,
Стихи звучат ключом целебным,
И люди шепчут: он поэт!

Так некогда в степи безводной
Премудрый пастырь Аарон
Услышал плач и вопль народный
И жезл священный поднял он,
И на челе его угрюмом
Надежды луч блеснул живой,
И тронул камень он немой, -
И брызнул ключ с приветным шумом
Новорожденною струей.

Увы! напрасно деве гордой
Я предлагал свою любовь!
Ни наша жизнь, ни наша кровь
Ее души не тронет твердой.
Слезами только буду сыт,
Хоть сердце мне печаль расколет.
Она на щепочку нассыт,
Но и понюхать не позволит.

Желал я душу освежить,
Бывалой жизнию пожить
В забвеньи сладком близ друзей
Минувшей юности моей.
____

Я ехал в дальные края;
Не шумных блядей жаждал я,
Искал не злата, не честей,
В пыли средь копий и мечей.

Веселого пути
Я Блудову желаю
Ко древнему Дунаю
И мать его ебти.

Ты помнишь ли, как за горы Суворов
Перешагнув, напал на вас врасплох?
Как наш старик трепал вас, живодеров,
И вас давил на ноготке, как блох?
Хоть это нам не составляет много,
Не из иных мы прочих, так сказать;
Но встарь мы вас наказывали строго,
Ты помнишь ли, скажи, ебена твоя мать?

Ты помнишь ли, как всю пригнал Европу
На нас одних ваш Бонапарт-буян?
Французов видели тогда мы многих жопу,
Да и твою, говенный капитан!
Хоть это нам не составляет много,
Не из иных мы прочих, так сказать;
Но встарь мы вас наказывали строго,
Ты помнишь ли, скажи, ебена твоя мать?

Ты помнишь ли, как царь ваш от угара
Вдруг одурел, как бубен гол и лыс,
Как на огне московского пожара
Вы жарили московских наших крыс?
Хоть это нам не составляет много,
Не из иных мы прочих, так. сказать;
Но встарь мы вас наказывали строго,
Ты помнишь ли, скажи, ебена твоя мать?

Ты помнишь ли, фальшивый песнопевец,
Ты, наш мороз среди родных снегов
И батарей задорный подогревец,
Солдатской штык и петлю казаков?
Хоть это нам не составляет много,
Не из иных мы прочих, так сказать;
Но встарь мы вас наказывали строго,
Ты помнишь ли, скажи, ебена твоя мать?

Ты помнишь ли, как были мы в Париже,
Где наш казак иль полковой наш поп
Морочил вас, к винцу подсев поближе,
И ваших жен похваливал да еб?
Хоть это нам не составляет много,
Не из иных мы прочих, так сказать;
Но встарь мы вас наказывали строго,
Ты помнишь ли, скажи, ебена твоя мать?

Улица. Накрытый стол. Несколько пирующих мужчин и женщин.

Почтенный председатель! я напомню
О человеке, очень нам знакомом,
О том, чьи шутки, повести смешные,
Ответы острые и замечанья,
Столь едкие в их важности забавной,
Застольную беседу оживляли
И разгоняли мрак, который ныне
Зараза, гостья наша, насылает
На самые блестящие умы.
Тому два дня наш общий хохот славил
Его рассказы; невозможно быть,
Чтоб мы в своем веселом пированье
Забыли Джаксона! Его здесь кресла
Стоят пустые, будто ожидая
Весельчака — но он ушел уже
В холодные подземные жилища…
Хотя красноречивейший язык
Не умолкал еще во прахе гроба;
Но много нас еще живых, и нам
Причины нет печалиться. Итак,
Я предлагаю выпить в его память
С веселым звоном рюмок, с восклицаньем,
Как будто б был он жив.

Он выбыл первый
Из круга нашего. Пускай в молчаньe
Мы выпьем в честь его.

Твой голос, милая, выводит звуки
Родимых песен с диким совершенством;
Спой, Мери, нам уныло и протяжно,
Чтоб мы потом к веселью обратились
Безумнее, как тот, кто от земли
Был отлучен каким-нибудь виденьем.

Было время, процветала
В мире наша сторона:
В воскресение бывала
Церковь божия полна;
Наших деток в шумной школе
Раздавались голоса,
И сверкали в светлом поле
Серп и быстрая коса.

Ныне церковь опустела;
Школа глухо заперта;
Нива праздно перезрела;
Роща темная пуста;
И селенье, как жилище
Погорелое, стоит, —
Тихо все. Oдно кладбище
Не пустеет, не молчит.

Поминутно мертвых носят,
И стенания живых
Боязливо бога просят
Упокоить души их!
Поминутно места надо,
И могилы меж собой,
Как испуганное стадо,
Жмутся тесной чередой!

Если ранняя могила
Суждена моей весне —
Ты, кого я так любила,
Чья любовь отрада мне, —
Я молю: не приближайся
К телу Дженни ты своей,
Уст умерших не касайся,
Следуй издали за ней.

И потом оставь селенье!
Уходи куда-нибудь,
Где б ты мог души мученье
Усладить и отдохнуть.
И когда зараза минет,
Посети мой бедный прах;
А Эдмонда не покинет
Дженни даже в небесах!

Благодарим, задумчивая Мери,
Благодарим за жалобную песню!
В дни прежние чума такая ж, видно,
Холмы и долы ваши посетила,
И раздавались жалкие стенанья
По берегам потоков и ручьев,
Бегущих ныне весело и мирно
Сквозь дикий рай твоей земли родной;
И мрачный год, в который пало столько
Отважных, добрых и прекрасных жертв,
Едва оставил память о себе
В какой-нибудь простой пастушьей песне,
Унылой и приятной… Hет, ничто
Так не печалит нас среди веселий,
Как томный, сердцем повторенный звук!

О, если б никогда я не певала
Вне хижины родителей моих!
Они свою любили слушать Мери;
Самой себе я, кажется, внимаю,
Поющей у родимого порога.
Мой голос слаще был в то время: он
Был голосом невинности…

Не в моде
Теперь такие песни! Но все ж есть
Еще простые души: рады таять
От женских слез и слепо верят им.
Она уверена, что взор слезливый
Ее неотразим — а если б то же
О смехе думала своем, то, верно,
Все б улыбалась. Вальсингам хвалил
Крикливых северных красавиц: вот
Она и расстоналась. Ненавижу
Волос шотландских этих желтизну.

Послушайте: я слышу стук колес!

Едет телега, наполненная мертвыми телами. Негр управляет ею.

Ага! Луизе дурно; в ней, я думал,
По языку судя, мужское сердце.
Но так-то — нежного слабей жестокий,
И страх живет в душе, страстьми томимой!
Брось, Мери, ей воды в лицо. Ей лучше.

Сестра моей печали и позора,
Приляг на грудь мою.

Ужасный демон
Приснился мне: весь черный, белоглазый….
Он звал меня в свою тележку. В ней
Лежали мертвые — и лепетали
Ужасную, неведомую речь….
Скажите мне: во сне ли это было?
Проехала ль телега?

Ну, Луиза,
Развеселись — хоть улица вся наша
Безмолвное убежище от смерти,
Приют пиров, ничем невозмутимых,
Но знаешь, эта черная телега
Имеет право всюду разъезжать.
Мы пропускать ее должны! Послушай,
Ты, Вальсингам: для пресеченья споров
И следствий женских обмороков спой
Нам песню, вольную, живую песню,
Не грустию шотландской вдохновенну,
А буйную, вакхическую песнь,
Рожденную за чашею кипящей.

Такой не знаю, но спою вам гимн
Я в честь чумы, — я написал его
Прошедшей ночью, как расстались мы.
Мне странная нашла охота к рифмам
Впервые в жизни! Слушайте ж меня:
Охриплый голос мой приличен песне.

Гимн в честь чумы! послушаем его!
Гимн в честь чумы! прекрасно! bravo! bravo!

Когда могущая Зима,
Как бодрый вождь, ведет сама
На нас косматые дружины
Своих морозов и снегов, —
Навстречу ей трещат камины,
И весел зимний жар пиров.

Царица грозная, Чума
Теперь идет на нас сама
И льстится жатвою богатой;
И к нам в окошко день и ночь
Стучит могильною лопатой….
Что делать нам? и чем помочь?

Как от проказницы Зимы,
Запремся также от Чумы!
Зажжем огни, нальем бокалы,
Утопим весело умы
И, заварив пиры да балы,
Восславим царствие Чумы.

Есть упоение в бою,
И бездны мрачной на краю,
И в разъяренном океане,
Средь грозных волн и бурной тьмы,
И в аравийском урагане,
И в дуновении Чумы.

Все, все, что гибелью грозит,
Для сердца смертного таит
Неизъяснимы наслажденья —
Бессмертья, может быть, залог!
И счастлив тот, кто средь волненья
Их обретать и ведать мог.

Итак, — хвала тебе, Чума,
Нам не страшна могилы тьма,
Нас не смутит твое призванье!
Бокалы пеним дружно мы
И девы-розы пьем дыханье, —
Быть может… полное Чумы!

Входит старый священник.

Безбожный пир, безбожные безумцы!
Вы пиршеством и песнями разврата
Ругаетесь над мрачной тишиной,
Повсюду смертию распространенной!
Средь ужаса плачевных похорон,
Средь бледных лиц молюсь я на кладбище,
А ваши ненавистные восторги
Смущают тишину гробов — и землю
Над мертвыми телами потрясают!
Когда бы стариков и жен моленья
Не освятили общей, смертной ямы, —
Подумать мог бы я, что нынче бесы
Погибший дух безбожника терзают
И в тьму кромешную тащат со смехом.

Он мастерски об аде говорит!
Ступай, старик! ступай своей дорогой!

Я заклинаю вас святою кровью
Спасителя, распятого за нас:
Прервите пир чудовищный, когда
Желаете вы встретить в небесах
Утраченных возлюбленные души.
Ступайте по своим домам!

Дома
У нас печальны — юность любит радость.

Ты ль это, Вальсингам? ты ль самый тот,
Кто три тому недели, на коленях,
Труп матери, рыдая, обнимал
И с воплем бился над ее могилой?
Иль думаешь, она теперь не плачет,
Не плачет горько в самых небесах,
Взирая на пирующего сына,
В пиру разврата, слыша голос твой,
Поющий бешеные песни, между
Мольбы святой и тяжких воздыханий?
Ступай за мной!

Зачем приходишь ты
Меня тревожить? Не могу, не должен
Я за тобой идти: я здесь удержан
Отчаяньем, воспоминаньем страшным,
Сознаньем беззаконья моего,
И ужасом той мертвой пустоты,
Которую в моем дому встречаю —
И новостью сих бешеных веселий,
И благодатным ядом этой чаши,
И ласками (прости меня, господь)
Погибшего, но милого созданья…
Тень матери не вызовет меня
Отселе, — поздно, слышу голос твой,
Меня зовущий, — признаю усилья
Меня спасти… старик, иди же с миром;
Но проклят будь, кто за тобой пойдет!

Bravo, bravo! достойный председатель!
Вот проповедь тебе! пошел! пошел!

Матильды чистый дух тебя зовет!

Клянись же мне, с поднятой к небесам
Увядшей, бледною рукой — оставить
В гробу навек умолкнувшее имя!
О, если б от очей ее бессмертных
Скрыть это зрелище! Меня когда-то
Она считала чистым, гордым, вольным —
И знала рай в объятиях моих…
Где я? Святое чадо света! вижу
Тебя я там, куда мой падший дух
Не досягнет уже…

Он сумасшедший, —
Он бредит о жене похороненной!

Отец мой, ради бога,
Оставь меня!

Спаси тебя господь!
Прости, мой сын.

Уходит. Пир продолжается. Председатель остается, погруженный в глубокую задумчивость.

Очевидно, что конфликт в "Ангелах революции" связан с противостоянием модернизационных усилий интеллигентов и архаичного народного сознания без обязательной привязки к конкретным этнографическим реалиям, тем более, что у Федорченко они в лучшем случае гиперболизированы, а по большей части откровенно условны, как, впрочем, и комиссарская атрибутика и фразеология . Характерно, что дикости туземцев "комиссары" в качестве альтернативы предлагают плоды авангардного художественного мышления. Например, устраивают для ханты выставку супрематистского искусства: "На твой чум похоже!" - хохочут туземцы, глядя на черный треугольник; "На твою жену похоже!" - когда треугольник перевернут острым концом вниз. Авангардисты обустраивают интернат для приплода туземцев, показывают кино, разыгрывают театральные представления (в прологе мы видим театр масок: "Енотики! Енотики!" - и это особенно мило, учитывая, что как я слышал, нынче котики вышли из моды и теперь енотики в тренде), даже обещают полет на дирижабле прямо в небо, где можно будет убедиться, что духов не существует, а небо следует сделать домом человека, и вообще опоясать земной шар жилыми постройками для людей, землю же оставить лесам и оленям. На остров к богине ханты гостей не пускают, особенно женщину, но храбрая Полина Шнайдер идет напролом: "если богиня сильнее меня - пускай она меня убьет".

Естественно, дикари комиссаров удавили собственными руками, обошлись без помощи богини, а товарищ Иван застрелился в корзине дирижабля, так никуда и не полетевшего. Но тут что еще важно: в момент экспедиции на дворе - 1934 год. То есть это отнюдь не апофеоз художественного и идеологического революционного авангарда, а декаданс, причем насильственное его удушение. Ангелы революции в 1934 году обречены в любом случае, их авангардистская утопия заведомо проиграла реваншу архаики: традиция побеждает революцию, как животное побеждает человека, природа - культуру, вечность - историю, замкнутый цикл - поступательное и линейное развитие. В эпилоге, правда - Кызым, современность - появляется старуха на костылях, поющая "И свет, и ветер, и звезд ночной полет - это с песней "о тревожной молодости" ковыляет Катя, первая дочь советской Югры, появившаяся на свет в обустроенном "ангелами революции" интернате. Но в какой степени по разуму, по сознанию, по эстетическим своим устремлениям, наконец, эта баба Катя далеко вперед ушла от Полины Шнайдер хотя бы образца 1908 года - вопрос, над коим стоит задуматься безотносительно к фильму Федорченко.

Что же касается непосредственно фильма - мне эту в чем-то "платоновскую" (я имею в виду, конечно, прежде всего советского писателя Андрея Платонова, но отчасти и древнегреческого философа Платона, может быть) историю, рассказанную языком плакатно-ярким (иногда напоминающим по градусу вычурности чуть ли не Параджанова) смотреть было тягостно: эпос Федорченке плохо дается, а тем более революционный (неважно с каким знаком относиться к революции), он требует энергии, искреннего энтузиазма, а не праздного культурологического любопытства. Во-вторых, Федорченко недостаточно создать авторскую мифологию и собственный художественный мир - он почему-то настоятельно требует воспринимать его буквально, с доверием, как чуть ли не документальное свидетельство об эпохе, о народе, о стране - а это уже шарлатанство, и объяснить его для себя я могу только человеческим тщеславием режиссера.

У Федорченко, как обычно, масса приколов, иронии, забавных моментов, никак не укладывающихся в бытовой план повествования, нарочито торчащих из него. Причем это относится не только к быту ханты (почитают кошек и хоронят их в коробках, подвешивая на деревьях), но едва ли не в большей степени к авангардной культуре и искусству революции, которые несут в массы ее "ангелы": "Повезу тебя в Каунас в музей чертей" - говорит местной девице один из "ангелов", хотя музей чертей откроется через тридцать с лишним лет, в 1966-м году, к тому же Каунас в 1934-м - столица независимой Литовской республики (Вильнюс находится на территории, оккупированной поляками), туда из СССР так запросто не поедешь - однако это не анахронизм, это условность, естественная для авторского мифа. "Наркомнебо", "не пускай шамана в туземный совет" - это все очень мило, остроумно, в своем роде точно - но не документально. А Федорченко постоянно настаивает, что и "Небесные жены. " - кино "этнографическое", а не только "мифопоэтическое", "Ангелы. " же официально имеют пометку "основано на реальных событиях". Нет, наверное, ханты в 1930-е годы пытались противостоять "цивилизаторству" запоздалых революционеров, хотя в те годы "ангелов революции" убивали пачками вовсе не дикие народы севера - их пытали и стреляли по подвалам столиц союзных республик начиная с Москвы и до самых до окраин. И я никак не могу взять в толк, зачем Федорченке заниматься этой профанацией и вводить недопросвещенную публику в заблуждение - причем ведь, особенно на "Овсянок", слишком многие в этом плане повелись.

Не смотри на неё (Don’t Look At Her; Не пялься на неё; Сиськи не вечны) – серия мемов, в которых изображения обнажённых девушек заслоняет какой-нибудь человек или персонаж, а подписи рекомендуют зрителю не тратить время на женские груди и переключить внимание на что-то действительно важное. Мем обычно используется иронически.

Происхождение

Самое раннее известное использование мема приходится на 28 июля 2016 года: анонимный пользователь доски /pol/ имиджборда 4chan опубликовал мем, в котором грудь и промежность неизвестной обнажённой девушки загораживала картинка волшебника в высоком колпаке из игры “The Adventures of Maddog Williams in the Dungeons of Duridian”.

Не смотри на неё. Посмотри мне в глаза. Почувствуй течение магии. Она не стоит твоего времени. Тебе нужен только я.

Изображение использовалась анонами 4chan в качестве картинки-реакции в следующие годы. 12 марта 2017 года анонимный пользователь наложил на изображение волшебника лицо канадского психолога Джордана Питерсона, популярного в западных мемах.

Не смотри на неё. Посмотри мне в глаза. Почувствуй течение магии. Она не стоит твоего времени. Тебе нужен только я.

Массовая популярность формата в 2018 году началась с изображения, 21 февраля появившегося в фейсбук-сообществе 40K Inqiuisitonposting, посвящённом мемам по вселенной Warhammer 40,000. На нём космодесантник загораживает rule34-фанарт персонажа Люси Хартфилии из аниме Fairy Tail.

Не смотри на них. Она не стоит твоего времени. Посмотри мне в глаза. Сиськи временны, а война вечна.

Мем был скопирован на пользователями реддита: 24 февраля он появился в сообществе r/gaming (6,5 тысяч апвоутов), 25 февраля – в сабреддите r/animemes (650 апвоутов). Пользователи последнего оценили формат и использовали его для новых мемов. Так, 16 апреля пользователь oreshake опубликовал мем с персонажами аниме Darling in the Franxx, набравший более 2,8 тысяч апвоутов.

Не смотри на них. Они не стоят твоего времени. Посмотри мне в глаза. Женщины не вечны, а бро на всю жизнь.

17 мая oreshake выложил другой популярный мем с изображением девочки-антропоморфной версии немецкого крейсера “Принц Ойген” из мобильной игры Azur Lane на фоне фотографии Карла Маркса.

Не смотри на него. Его идеология не заслуживает твоего времени. Посмотри на меня. Коммунизм ведёт к голоду. Но я гарантирую, что со мной твоему рту не придётся простаивать.

Многие популярные изображения используют фотографию вебкам-модели Ultraviolet Darling, известной имитацией выражения оргазмирующего лица из ahegao-хентая. Первый мем с использованием её фотографии предположительно появился на 9gag 11 июля.

Сынок, посмотри на меня. Она тебе не нужна. Порнография не вечна. В отличие от борьбы за правду, справедливость и американские устои.

15 июля пользователь r/memeeconomy GutturalEcho скопировал опубликованный двумя днями ранее пост Roman SPQRposting, предложив использовать изображение в качестве формата.

Чувак, перестань смотреть на неё. Она не заслуживает твоего времени. Посмотри мне в глаза. Сиськи не вечны. Величие Рима навсегда.

Несколькими часами ранее реддитор qodihosford предложил менее популярный шаблон с Ultraviolet Darling.

Не так быстро! Ты на пути к тому, чтобы стать могущественным дуэлянтом. Зачем смотреть на неё, когда вместо этого ты мог бы совершенствовать свою колоду? В порнографии нет нужды. С могущественной колодой и верой в сердце карт… ты станешь следующим королём игр!

16 июля Ultraviolet Darling удалила все свои посты в реддите, включая ставшее шаблоном для мема изображение, сославшись на поступившие в её адрес угрозы. Реддитор Pajca отыскал и сохранил фотографию.

Значение

В мемах “Не смотри на неё” изображения человека или персонажа – чаще всего обнажённой девушки – заслоняются другим человеком или предметом. Шутка обычно основывается на высмеивании стереотипов о персонаже на переднем или на заднем плане.

Мем не имеет постоянного шаблона, но почти всегда включает ироническое противопоставление преходящих ценностей (женских грудей) чему-то “вечному”.

Шаблон

Галерея

Не смотри на неё. Она не стоит твоего времени. Посмотри мне в глаза. Сиськи временны. Flex Tape заклеивает, стягивает, запечатывает и чинит навсегда

Аноне, аноне, не смотри на неё. Она не заслуживате твоего времени. Посмотри мне в глаза. Твоя вайфу временна, но средняя продолжительность жизни тромбоцита составляет от 8 до 9 дней.

Не смотри на него, он не стоит твоего времени. Посмотри на меня. Я тоже сын Cпарды. Стиль – это временно, но мотивация – это навсегда.

Не смотри на неё. Дегенерат. Купи Skyrim. Сиськи временны, Skyrim навсегда. Тебе не нужна она, тебе нужен Skyrim.

Не смотри на неё. Посмотри мне в глаза. Удовольствие длится всего секунду, а твой тюремный срок – бесконечно.

Не смотри на неё. Она не стоит твоего времени. Посмотри мне в глаза. Груди временны. Но твоя личная информация вечна.

Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.