Любовь это как чума
Пой же, пой. На проклятой гитаре
Пальцы пляшут твои вполукруг.
Захлебнуться бы в этом угаре,
Мой последний, единственный друг.
Не гляди на ее запястья
И с плечей ее льющийся шелк.
Я искал в этой женщине счастья,
А нечаянно гибель нашел.
Я не знал, что любовь — зараза,
Я не знал, что любовь — чума.
Подошла и прищуренным глазом
Хулигана свела с ума.
Пой, мой друг. Навевай мне снова
Нашу прежнюю буйную рань.
Пусть целует она другова,
Молодая, красивая дрянь.
Ах, постой. Я ее не ругаю.
Ах, постой. Я ее не кляну.
Дай тебе про себя я сыграю
Под басовую эту струну.
Льется дней моих розовый купол.
В сердце снов золотых сума.
Много девушек я перещупал,
Много женщин в углу прижимал.
Да! есть горькая правда земли,
Подсмотрел я ребяческим оком:
Лижут в очередь кобели
Истекающую суку соком.
Так чего ж мне ее ревновать.
Так чего ж мне болеть такому.
Наша жизнь — простыня да кровать.
Наша жизнь — поцелуй да в омут.
Пой же, пой! В роковом размахе
Этих рук роковая беда.
Только знаешь, пошли их на хуй…
Не умру я, мой друг, никогда.
Вы помните,
Вы все, конечно, помните,
Как я стоял,
Приблизившись к стене,
Взволнованно ходили вы по комнате
И что-то резкое
В лицо бросали мне.
Вы говорили:
Нам пора расстаться,
Что вас измучила
Моя шальная жизнь,
Что вам пора за дело приниматься,
А мой удел -
Катиться дальше, вниз.
Любимая!
Меня вы не любили.
Не знали вы, что в сонмище людском
Я был, как лошадь, загнанная в мыле,
Пришпоренная смелым ездоком.
Не знали вы,
Что я в сплошном дыму,
В развороченном бурей быте
С того и мучаюсь, что не пойму -
Куда несет нас рок событий.
Лицом к лицу
Лица не увидать.
Большое видится на расстоянье.
Когда кипит морская гладь,
Корабль в плачевном состоянье.
Земля - корабль!
Но кто-то вдруг
За новой жизнью, новой славой
В прямую гущу бурь и вьюг
Ее направил величаво.
Ну кто ж из нас на палубе большой
Не падал, не блевал и не ругался?
Их мало, с опытной душой,
Кто крепким в качке оставался.
Тогда и я
Под дикий шум,
Но зрело знающий работу,
Спустился в корабельный трюм,
Чтоб не смотреть людскую рвоту.
Тот трюм был -
Русским кабаком.
И я склонился над стаканом,
Чтоб, не страдая ни о ком,
Себя сгубить
В угаре пьяном.
Любимая!
Я мучил вас,
У вас была тоска
В глазах усталых:
Что я пред вами напоказ
Себя растрачивал в скандалах.
Но вы не знали,
Что в сплошном дыму,
В развороченном бурей быте
С того и мучаюсь,
Что не пойму,
Куда несет нас рок событий.
. . . . . . . . . . . . . . .
Теперь года прошли,
Я в возрасте ином.
И чувствую и мыслю по-иному.
И говорю за праздничным вином:
Хвала и слава рулевому!
Сегодня я
В ударе нежных чувств.
Я вспомнил вашу грустную усталость.
И вот теперь
Я сообщить вам мчусь,
Каков я был
И что со мною сталось!
Любимая!
Сказать приятно мне:
Я избежал паденья с кручи.
Теперь в Советской стороне
Я самый яростный попутчик.
Я стал не тем,
Кем был тогда.
Не мучил бы я вас,
Как это было раньше.
За знамя вольности
И светлого труда
Готов идти хоть до Ла-Манша.
Простите мне.
Я знаю: вы не та -
Живете вы
С серьезным, умным мужем;
Что не нужна вам наша маета,
И сам я вам
Ни капельки не нужен.
Живите так,
Как вас ведет звезда,
Под кущей обновленной сени.
С приветствием,
Вас помнящий всегда
Знакомый ваш
Сергей Есенин.
1924
valeriya_veidt
Я опять не успеваю впустить живого писателя в сердце.
17 апреля 2014 г. на 88 году жизни в Мехико скончался известный колумбийский писатель Габриэль Гарсиа Маркес. Известие прошло мимо моего уха. Спустя месяц, я, насытившись Гессе, приступила к чтению книги "Любовь во время чумы". Спустя еще 2 недели я дочитала последнюю страницу романа и открыла биографию автора. Так, несколько дней назад, "Гугл" поведал мне о том, что Маркеса больше нет в живых.
Подобная ситуация уже случалась ранее с другим любимым писателем - Рэем Брэдбери. 05 июня 2012 года ведущий на радио сообщил печальную новость - Брэдбери скончался после продолжительной болезни. В том момент я дочитывала его автобиографический роман "Вино из одуванчиков".
Первыми прочитать роман "Любовь во время чумы" Габриэля Гарсиа Маркеса имели возможность испанцы в далеком 1985 году. В России произведение имеет два названия - "Любовь во время холеры" и "Любовь во время чумы". Врачи утверждают, что Маркес описывает болезнь, которая по симптомам схожа с холерой. Переводчики, напротив, утверждают, что автор имел в виду чуму. К сожалению, в русскоязычных рецензиях на книгу мне так и не довелось докопаться до истины. Считаю, что данный факт важен, так как возможна ложная интерпретация некоторых символических описаний.
Сюжет произведения не сложен, однако уникален.
Читая романы о любви/про любовь чаще всего сталкиваемся с такой сюжетной линией: они любили друг друга, но кто-то или что-то мешало им быть вместе; в итоге, преодолевая бесчисленные препятствия, они женятся и живут долго и счастливо.
Маркес создал историю с прямо противоположным сюжетом: он беден, она богата; они молоды, любят друг друга; потом она понимает, что он не тот человек, с которым она хочет прожить всю жизнь плечо к плечу; она выходит замуж за доктора (борца с чумой), с которым счастливо живет в браке до золотой свадьбы; на закате жизни супруг погибает; и тут появляется на горизонте ее первая любовь, который всю жизнь (а именно 51 год 9 месяцев и 4 дня) ждал, когда она овдовеет. Заканчивается роман гениально: они, пожилые люди со свойственными старости болезнями и предрассудками, отплывают в свое первое любовное плавание по реке. Корабль нигде не останавливается, так как вывешен желтый флаг, означающий, что судно заражено чумой. Точка.
Удивляет не то, что, оказывается, человек может полюбить другого человека в возрасте 74 лет; и даже не то, что другой человек способен был ждать более полувека, чтобы его полюбил именно этот человек. Поражает полярность вещей, которые описывает Маркес. Супруги счастливы в браке, но однажды он изменяет ей. Другой любит лишь ее одну, однако это не мешает иметь ему в течение жизни тысячи любовниц. Верность-предательство, любовь-ненависть, молодость-старость. Золотой середины обнаружить невозможно. Слишком много в книге эмоций и настоящей жизни.
Говорят, книги приходят в определенный период жизни, когда нам это больше всего необходимо. Со мной всегда так.
- "Они только что отпраздновали свою золотую свадьбу и уже не умели жить друг без друга ни минуты и ни минуты не думать друг о друге; это неумение становилось тем больше, чем больше наваливалась на них старость".
- ". в семейной жизни куда легче уклониться от катастроф, нежели от досадных мелочных пустяков".
- "Людям, которые любят, следовало бы умирать вместе со всеми их вещами".
- "Горько умереть, если смерть эта будет не от любви".
- ". одетый мужчина в доме - не к добру".
- ". любовь, как ничто другое, - природный талант. [. ] Или умеешь это от рождения, или не сумеешь никогда".
- ". любовь - все, что делается обнаженно. [. ] Любовь души - от пояса и выше, любовь тела - от пояса и ниже".
- "Главное в жизни общества - уметь управляться со страхом, главное в жизни супругов - уметь управиться со скукой".
- "Человеку нужно две жены, одна - для любви, а другая - для пришивания пуговиц".
- ". невозможно жить вместе иначе, и любить друг друга иначе тоже невозможно, ибо ничего труднее любви в этом мире нет".
- ". к тому же он был мужчиной, а значит, более слабым".
- "Лучше прийти не вовремя, чем ждать приглашений".
- "В сердце закоулков больше, чем в доме свиданий".
- ". письма принадлежат тем, кто их пишет".
- ". старость начинается с первого пустякового падения, а смерть приходит вместе со вторым".
- ". безумные путешествия, в которых не будет такого количества баулов и обязательств перед другими людьми, - путешествия любви".
- ". любовь остается любовью во все времена и повсюду, но особенно сильной и острой она становится по мере приближения к смерти".
- ". жизнь еще больше, чем смерть, не знает границ".
Стоп! Морские коровы были истреблены к концу 18 века. С момента открытия этого животного как вида и до момента исчезновения прошло не более 30 лет.
Что это? Маркес допустил ошибку? Или эта ошибка была сделана намеренно, и является неким магическим символом? Кто знает.
Рассказ о врачебном долге и любви.
Илья. И-ль-я. Имя похоже на звон тонкой прозрачной льдинки. Высокий, статный, чуть полноватый юноша. Щегольские усики, щегольское пенсне, которое он то и дело роняет. Рассеянность и невнимательность, достойные войти в анекдоты. Позади Пажеский корпус, Военно-Медицинская академия с отличием, блестящее будущее. А еще позади работа добровольцем на двух эпидемиях холеры. Впереди — китайская граница, Харбин, чума.
Аня. А-н-я. Имя легкое и теплое, как дыхание, как короткое и нежное рукопожатие. Невысокая и худенькая, с темно-русой косой и внимательным взглядом. Позади курсы сестер милосердия, мечты о счастье, книги про любовь. Впереди китайская граница, Харбин, чума.
На окраине Харбина вырос чумной пункт, который жители тут же назовут "Московским" — и неважно, откуда на самом деле приехали работающие там врачи. Четыре чумных барака. Изоляционный барак. Засыпанные хлорной известью и облитые сулемой повозки "летучего" санитарного отряда. Телеги дезинфекционного отряда, груженные бочками с карболкой и той же известью.
Там и встретились Илья Мамонтов и Анна Снежкова.
Трудно придумать менее подходящие декорации для рассказа о любви. Январские морозы, истоптанный грязный снег да пронзительный ветер. Большой, нескладно построенный город — город времянок и хибар с земляными полами и заклеенными бумагой окнами. Саманные хижины-фанзы, в которых теснятся вперемешку здоровые, больные и умершие. Тяжелый густой дым костров, в которых горят зараженное тряпье и трупы. Резкий, едкий запах хлорной извести, сладковатая вонь карболки. Чудовищные грязь, нищета и скученность. Но у Ильи и Ани была молодость. И любовь.
Они так мало знали друг о друге! Им некогда было познакомиться, как знакомятся молодые люди в обычной жизни. Они не успели поговорить о книгах и музыке, о политике и истории. Они так много знали друг о друге! Они знали, как каждый из них умеет работать — до изнеможения, не щадя себя. Они знали, что каждый из них не боится смотреть смерти в лицо. Одно то, что они встретились тут, на чуме, много сказало им друг о друге — тут были только добровольцы.
А смерть уже ходила вокруг них, кашляла им в лицо, отплевываясь кровью. Первым, еще в декабре, умер французский бактериолог Жерар Менье, преподававший в одной из китайских школ медицины и приехавший в Харбин добровольцем, как и все они. Умер первый командир "летучего отряда" студент Лев Беляев — красавец, весельчак и талант. Умерли врачи Мария Александровна Лебедева из Подмосковья и Владимир Мартынович Михель из Томска. И ведь все они, собравшиеся здесь, знали, на что идут — для большинства из них это была не первая эпидемия. Что же привело их сюда, почему они съехались со всей России — из Петербурга и Москвы, Томска и Новосибирска? Профессор Заболотный, созывая врачей, говорил про необходимость "бороться с чумой в ее логове", не допустить страшную болезнь через границу, в Россию. Студент Мамонтов писал в предсмертном письме о необходимости работать ради "будущего счастия человечества". А когда без малого через полвека об этом спросят Исаева, после Беляева возглавившего "летучий отряд", тот весело блеснет глазами: "А интересно было!"
Их любви было отпущено так мало — всего-то около месяца. Им не пришлось кружиться вместе в танце, читать друг другу стихи соловьиными ночами, писать друг другу смешные и трогательные записки. Им не дано было жить вместе долго и счастливо. Они только успели умереть почти в один день.
Сестра милосердия Анна Снежкова работала в изоляционном бараке, куда поступали больные с неясным диагнозом, с неподвержденным подозрением на чуму. По мере уточнения диагноза больных должны были переводить в больницу, в чумные бараки. Но чума зачастую убивала раньше, чем делали анализы в лаборатории — и люди в изоляционном бараке умирали, каждый день умирали.
Пройдет еще 35 лет, прежде чем удастся вылечить человека от легочной чумы. А пока можно только облегчить умирающим последние дни и часы жизни. Подать воды. Вытереть пот. Поддержать уколом камфары слабеющее сердце. Просто пожать руку.
Полный противочумный костюм включает прорезиновый комбинезон под белым халатом, резиновые сапоги и резиновые перчатки, очки-"консервы" и ватно-марлевую повязку, закрывающую половину лица. Последнее, что видят умирающие в бараке — закрытые масками лица санитаров и холодный блеск очков, за которыми не видно глаз. Аня снимала перчатки, чтобы теплыми ладонями пожать умирающему холодеющие руки. Снимала маску, низко склонялась к койке, шептала слова утешения. Она старалась быть осторожной, аккуратно проходила дезинфекцию. Нет, она не рисковала попусту — просто делала свое дело, помогала людям. Помогала чем могла. Так она проработала месяц. Уже начался февраль, и эпидемия уже шла на убыль, когда Аня закашлялась и увидела на платке пятна крови.
В больнице за ней ухаживал Илья. Сидел рядом, поил горячим чаем и бульоном с ложечки, рассказывал про своих мать, сестер, про своего приемного сына — двенадцатилетнего Петьку, осиротевшего на эпидемии холеры. Товарищи просили Илью быть осторожнее — но разве можно осторожничать, когда умирает любимая? Пытались отстранить его от ухода за Аней — но разве мыслимо не быть рядом с ней в последние часы, еще отпущенные им судьбой?
Потом заболел и Илья. Болезнь подкралась к нему исподволь — невысокая температура, несильный кашель, чистые анализы. И появилась уже надежда, что у Ильи действительно простуда. Только в четырнадцатой по счету пробе были обнаружены чумные бактерии.
В палате чумного барака Илья писал письмо маме. Раньше все не получалось написать подробно, некогда было. А сейчас вдруг оказалось немного свободного времени.
"Дорогая мама, заболел какой-то ерундой, но так как на чуме ничем, кроме чумы, не болеют, значит, это она и есть. " Эти слова впоследствии будут сотни раз цитировать и повторять наизусть. И так неожиданно наивно, почти по-детски звучат следующие за ними строчки: "Милая мамочка, мне страшно обидно, что это доставит тебе огорчение, но ничего не поделаешь, я не виноват в этом, так как все меры, обещанные дома, я исполнял."
Илья не знал, что это письмо навеки останется в истории медицины рядом с телеграммой Деминского. Телеграммой, которая будет отправлена через 3 года: "Труп мой вскройте как случай экспериментального заражения человека от сусликов. " И не думал Илья, конечно, ни о каком месте в истории. "Мы не ждали посмертной славы, мы хотели со славой жить. " Впрочем, эти стихи тоже еще не были написаны.
А если бы знал он про свою посмертную славу, то, без сомнения променял бы ее на жизнь. А еще вернее — на жизнь Ани. Хотя про смерть Ани он тоже не узнал.
14 февраля профессор Заболотный принес Илье несколько вялых тюльпанов. Где, как нашел он их в охваченном болезнью городе?
— Отдайте их лучше Анечке!
— У Ани уже есть цветы.
Товарищи так и не сказали Илье, что Аня умерла накануне, и цветы положили к ней в гроб.
А в вечерних сумерках 15 февраля умер и Илья.
Из русской противочумной организации от чумы погибли 39 человек. Из них 2 врача, 2 студента, 4 фельдшера, 1 сестра милосердия, 30 санитаров. Всего же по Манчжурии за время эпидемии погибли 942 медика. Вечная им память. И вечная слава их подвигу, совершенному во имя "будущего счастия человечества", о котором мечтал, умирая, так и не доучившийся студент Илья Мамонтов.
215 лет назад в США родилась американская поэтесса по имени Сара Хелен Уитмен (Sarah Helen Whitman), которая едва не перекроила всю историю американской литературы — причем не своим творчеством, а романтическими устремлениями. Эта дама не на шутку увлеклась знаменитым Эдгаром По — и, даже будучи на шесть лет старше его (что по тем временам считалось практически нонсенсом для брака), проявила поистине бойцовские качества, чтобы добиться его руки и сердца. И едва не добилась, надо сказать.
Спустя 11 лет после смерти этого великого американского литератора в Нью-Йорке вышла книга Сары Хелен Уитмен "Эдгар По и его критики". В 1860 году это была ответная реакция на "Воспоминания" Р. Грисуолда, которые "читают и обсуждают, перевели на иностранные языки", в то время как они полны "извращенных фактов и безосновательных домыслов" насчет модного по обе стороны океана беллетриста и поэта.
История взаимоотношений миссис Уитмен с Эдгаром По была скоротечной, хотя он чуть было не женился. В XIX веке это был бы смелый шаг. Эпиграфом к своим воспоминаниям она избрала строки По из его "Маргиналий": "При помощи этих ключей мы сможем отчасти разгадать тайну!"
Поэтесса вряд ли владела этими ключами. Источником ее знаний служили излияния поэта, любившего кое-что присочинить. Особенно о своей личной жизни.
Сара родилась 19 января 1803 года в городе Провиденс. Вдова поэта и писателя Джона Уинслоу Уитмена, одного из редакторов бостонского журнала Boston Spectator and Ladies' Album, она не только писала туда стихи, но и принадлежала к клубу экзальтированных "синих чулок", в котором заправляли Маргарет Фуллер и мисс Линч.
30-летняя вдова была хорошо обеспечена материально и строчила вирши скорее ради развлечения и от скуки. Английский сплин доставал даже бывшие колонии и оставалось только одно средство — прибегать к рифмованному словоблудию. Впрочем, некий критик дипломатично отметил, что "ее поэзия ни в коем случае не была скверной".
Госпожа Уитмен, по собственному признанию, страдала фатальной болезнью сердца и "истерзанными нервами". Сердцебиение и нервы она успокаивала вдыханием паров эфира через платочек. Видимо, это весьма благотворно воздействовало на ее субтильную натуру.
Она прожила без малого семьдесят пять лет. На протяжении нескольких десятков лет в письмах к близким знакомым и друзьям жаловаться, что дни ее сочтены, и она вот-вот отдаст Богу душу.
"К 1848 году призраки прочно обосновались в Америке, — писал американский биограф По, писатель Герви Аллен (Hervey Allen), — в их неосязаемом присутствии столы начинали отплясывать джигу, занавески таинственно колыхались и трепетали, а дамы впадали в транс, часто переходивший в истерики. Спиритизм и прочая мистика сделались велением моды… Хелен Уитмен была душой местного духовидческого братства. В ее руках сходились нити переписки с многочисленными друзьями и единомышленниками, на которых она имела немалое влияние. Прелестная, утонченная, туманно-загадочная и ускользающая, облаченная в покровы из легкого шелка, она являлась, защищаясь веером от чересчур резкого света дня, словно идеальное воплощение духовной женственности, и неслышно, едва касаясь земли изящными туфельками, проплывала мимо — следом, развеваясь, тянулся тонкий, как паутинка, шарф и едва ощутимый запах эфира, которым был пропитан ее платок".
Эдгар По скептически относился к модному увлечению и даже написал по поводу этого поветрия иронический рассказ "Правда о том, что случилось с мистером Вальдемаром". Не без влияния дамского кружка, к коему принадлежала миссис Уитмен.
Впервые они увиделись летом 1845 года, но, как позже написал литератор, он посчитал ее замужней дамой, счастливой в браке. Классик американской литературы лукавил. Своей английской корреспондентке, писательнице Анне Блэквелл он еще летом того же года писал, что впервые услышал о существовании миссис Уитмен от Анны Линч, которая отзывалась о ней как о "весьма эксцентричной особе", в начале 1845 года.
В конце января 1848 года мисс Линч пригласила подругу принять участие в ежегодном поэтическом суаре на День святого Валентина и, если та не сможет быть лично, прислать валентинку в стихах. Миссис Уитмен, среди прочих, прислала "валентинку", адресованную По:
Хотя она была без заглавия, все догадались, кому посвящена, поскольку стихотворение По "Ворон" с его душераздирающим рефреном: "Никогда (больше)!" уже было известным.
По, за год до этого потерявший жену, в тот момент приударял за миссис Шью и одну за одной слал ей записочки, приглашая навестить его. Дама приехала, но не на романтическую встречу, а чтобы отвести мертвецки пьяного По из полицейского околотка домой. Там писатель, пропивший весь свой гонорар, не был три дня. Она оставила экономке пять долларов, потому что за душой у гения не было ни цента. Вскоре их отношениям пришел конец.
Оклемавшись, Эдгар послал Уитмен в Провиденс стихотворение "Тебя я видел раз, один лишь раз…".
В начале июля 1848 года По отправился в давно запланированное турне, во время которого встретил 28-летнюю Анни Ричмонд. Она оставит заметный след в его творчестве. В августе По получил письмо от миссис Уитмен: в конверте находилось стихотворное послание в две строфы без подписи, но с датой и местом отправления — Провиденс.
По догадался, кто был отправителем, хотя Уитмен была не единственной, кто забрасывал его стихотворными посланиями. Образ Сары все сильнее стал тревожить По, и уже 21 сентября он в Провиденсе стоял перед домом на Бенефит-стрит, 76 с рекомендательным письмом от ее подруги. Вместо цветов — вот настоящий поэт — Эдгар подарил ей два томика своих произведений.
Предложение руки и сердца поэт сделал Саре среди могил и склепов на местном кладбище. Однако женщина была готова к отношениям, но не к замужеству. Она объяснила ему, что "у нее слабое сердце и расстроены нервы". И тут же: "Могу только сказать вам, что, если бы у меня были молодость, здоровье и красота, я бы смогла жить для вас и умереть с вами".
В ответ на многостраничное страстное послание Эдгара с уверениями в безграничной любви и искренности своих чувств, миссис Уитмен рассказала о слухах, которые "она слышала от мужчин и даже от женщин": "Он обладает большой интеллектуальной силой, но у него нет принципов — нет морального чувства".
А поэт вместо того, чтобы отправиться в Провиденс, укатил в гости к чете Ричмонд, где окончательно влюбился в Анни. Один из зарубежных биографов писателя не без толики остроумия заметил, что По "любил Анни как мужчина любит женщину, в то время как Сару Уитмен он любил как поэт любит поэтессу".
Анни, которой он откровенно во всем сознался, посоветовала ему жениться. Эдгар отправился в Провиденс, но не пошел к Саре, а остался на ночь в отеле, где провел, по его словам, "ужасную длинную, длинную ночь отчаяния". Утром зашел в аптеку и принял двойную дозу опиумной настойки на спирту, сел в поезд и уехал в Бостон.
Сара и Эдгар встретились в ноябре. Тем же вечером По напился в ближайшем к отелю баре. Неадекватное состояние автора записки к "невесте" выдавали почерк и содержание. Вечером 22 декабря было объявлено о помолвке. Эдгар По принял поставленное условие — бросить пить. А будущая теща, на всякий случай, переписала на себя имущество, деньги и ценные бумаги…
Душераздирающая сцена расставания жениха и невесты описана Г. Алленом в переведенной на русский язык биографии Эдгара По. Но это художественный вымысел. Исчерпывающая информация содержится в письме миссис Уитмен. Эдгар нарушил данное ей слово — от него разило винными парами. Вместо свадьбы, назначенной на 25 декабря, в тот день он вернулся к себе домой.
Расставшись с Сарой, Эдгар избавился от морока, от наваждения. Воскресший, он набросал знаменитое послание "К Анни". А в письме к ней написал: "От этого дня впредь я избегаю чумного общества литературных женщин. Это бессердечная, противоестественная, ядовитая, бесчестная шайка, без какого-либо руководящего принципа, кроме безудержного самопочитания".
Любовь, как поговаривали Мики и Сильвия в своём хит-сингле 1956 года, напоминает нам, что она удивительна. По мере нашего взросления она становится ещё страннее, пока в какой-то момент смерть не врывается в центр нашего внимания, и вот мы внезапно схвачены меж терминальных дат, уверенно голословя о вечности. Затем, мы можем начать относиться к песням о любви, любовным романам, мыльным операм и всяким подростковым заявлениям обо всём, что касается любви, с возрастающей раздражительностью, не говоря уже о нетерпимости ушей к ним.
С небес увидели они, как видел их Господь Бог, развалины очень древнего и героического города – Картахены-де-лас-Индиас, самого красивого в мире, покинутого в панике перед чумою, после того как на протяжении трех веков он выдерживал многочисленные осады англичан и налеты морских разбойников. Они увидели неповрежденные стены, заросшие сорной травой улицы, крепостные укрепления, изъеденные анютиными глазками, мраморные дворцы и золотые алтари вместе со сгнившими от чумы вице-королями, закованными в боевые доспехи.
Они пролетели над свайными постройками Трохас-де-Катаки, раскрашенными в безумные цвета, где в специальных питомниках выращивали съедобных игуан, а в надозерных садах цвели бальзамины и астромелии. Сотни голых ребятишек бросались в воду, их подначивали громкими криками, и ребятишки прыгали из окон, сигали с крыш домов, через борта каноэ, которыми управляли с поразительной ловкостью, и сновали в воде, словно рыбы-бешенки, стараясь выловить свертки с одеждой, пузырьки с карамельками от кашля и какую-то еду, которую красивая женщина в шляпе с перьями, милосердия ради, швыряла им сверху, из плетеной люльки воздушного шара.
Этот роман также революционен в своей смелости давать клятвы любви, произнесённые с расчетом на бессмертие — юношеский идиотизм, для кого-то может и уважаемый, чью неоспоримость осознаёшь намного позже, когда знаешь жизнь намного лучше. Это фактически означает воскрешение тела, как проходящая через всю историю неизбежность революционной идеи.
Посредством неизменного подрывного устройства художественной литературы, Гарсиа Маркес показывает нам, как правдоподобно всё могло бы быть даже для диких надежд кого-то из присутствующих здесь, вне книжного пространства, даже для неминуемо битых, купленных и перепроданных — какими мы все должны были бы стать спустя годы жизни в калечащем и продажном мире.
Вечная клятва сердца идёт наперекор ограниченному сроку бытия. Конфронтация происходит ближе к концу первой части, рассказывающей о последнем дне доктора Урбино и первой ночи Фермины в статусе вдовы. Затем мы переносимся на 50 лет назад, во времена холеры. Центральные главы освещают жизни трёх главных героев сквозь годы брака Урбино и восхождения Флорентино Аризы в пароходной компании, пока один век инертно перетекает в другой. Последняя глава возвращает нас туда, где заканчивалась первая — к нынешнему Флорентино, в лице которого многие мужчины могут разглядеть серьёзно отверженного, твёрдо решившего ухаживать за Ферминой Дасой вновь и вновь, делая всё для того, чтобы добиться её любви.
Эта история Флорентино – его роман воспитания. Мы ловим себя на одобрении его поступков, пока он зарабатывает отсрочку нашего недоверия, желая успехов его упрямой войне против смерти во имя любви. Но, как и у хороших героев, он настаивает на своей независимости, отказываясь быть кем-то менее колеблющимся, чем человек. Мы должны принимать его таким, каков он есть, преследующим свою судьбу, блуждающую по улицам и любовным убежищам этого города, где он живёт в периоды беспечности, неся с собой возможности для бедствий, от которых он огорожен и спасён комичным, но опасным равнодушием к последствиям, часто граничащим с преступным пренебрежением. Вдова Назарета, одна из многих вдов, коих по воле судьбы он осчастливил, совращает его во время продолжительной ночной бомбардировки. Изящно обставленный дом Аусенсии Сантандер обчищается до нитки, пока она с Флорентино резвится в постели. Девушка, которую он цепляет во время карнавала, оказывается убийственно орудующей мачете беглянкой из местной психушки. Муж Олимпии Сулеты убивает её, когда видит бессовестные следы от ласк, безрассудно оставленные Флорентино, писавшим красной краской на её теле. Его любовная аморальность была причиной не только его личных неудач, но и экологических бедствий: пока он дочитывал до конца книгу, неуёмный аппетит его речной компании к дровам для топки пароходов выпиливал целые роскошные леса, хоть как-то граничащие с речной системой Магдалены, оставляя пустоши,непригодные для жизни.
Он не давал себе труда думать об этом, ослепленный страстью к Фермине Дасе, а когда осознал, как обстоят дела, было поздно что-либо делать, разве что провести новую реку.
На самом деле, глупая удача сделала для Флорентино ровно столько, сколько и сила или чистота его мечты для проведения его через весь этот путь. Большая любовь автора к Флорентино не побеждает сопутствующее коварное свержение этики мачизма, к которой Гарсиа Маркес не очень-то расположен, описывая это в других работах как насильственное присвоение чужих прав. Конечно, как мы и ожидали от этого романа, именно женщины в этой истории и сильнее, и приспособленнее к реальности.
Можно бы было возразить, что это единственный честный путь написания историй о любви, что без мрака и фатальности там может быть романтика, эротика, социальная комедия, мыльная опера — все жанры, к слову, хорошо представлены в этом романе — но только не большая Л. Что для этого требуется, помимо точной выигрышной позиции, точного уровня понимания, это возможность автора контролировать его любовь к своим персонажам, воздерживать читателя от своей всеохватывающей заботы, или иными словами не скатиться до пустословия.
Читайте также:
