Чума в селе троицком

Во время последней вспышки чумы в столице под угрозой заражения оказались постояльцы "Националя" и всё руководство Наркомздрава.

В апреле 1885 года родился Симон Горелик. Внимательность и дотошность этого столичного врача позволили быстро остановить последнюю в истории вспышку чумы в Москве в 1939 году. Со времён екатерининской эпохи эта смертельная болезнь никогда не была настолько близко к стенам Кремля, как в тот декабрьский день, когда из Саратова на конференцию Наркомата здравоохранения приехал микробиолог, заражённый самой опасной и трудно диагностируемой формой чумы — лёгочной.

В 1926 году штамм чумы, названный EV (инициалы умершего человека), был получен от скончавшегося больного в Мадагаскаре. На основе этого штамма в 30-е годы во многих странах мира началось создание противочумной вакцины. Тогда же штамм попал в СССР, где также начались работы над созданием вакцины от болезни, веками наводившей ужас на человечество.

Исследования вакцины велись в Государственном институте микробиологии и эпидемиологии Юго-Востока СССР в Саратове (ныне НИИ "Микроб"). Ведущую роль в этих исследованиях играли авторитетные в СССР специалисты по чуме Евгения Коробкова и Виктор Туманский. В состав комиссии, курировавшей испытания, вошёл также микробиолог Абрам Берлин.

Опыты, проведённые на морских свинках, подтвердили, что разработанная вакцина весьма эффективна. На следующем этапе исследований добровольцы из числа научных сотрудников сами привились полученной вакциной. И вновь испытание было признано успешным. Однако возникла проблема.

Созданная вакцина защищала организм от возбудителей бубонной чумы, но было совершенно не ясно, может ли она противостоять лёгочной форме чумы. По ряду параметров она была даже страшнее бубонной. Во-первых, она была ещё более заразной. Во-вторых, её было значительно труднее диагностировать.

В 1939 году испытания в Саратове продолжились, но на этот раз уже по лёгочной чуме. Правда, возникла проблема. Морских свинок оказалось весьма непросто заразить этим заболеванием. Закапывание бактериальной культуры в нос оказалось неэффективным. Тогда решено было использовать особые пульверизаторы. Работы проводились в специальном боксе, призванном защитить экспериментаторов от случайного заражения. Однако уберечься не удалось.

Чума у стен Кремля

В декабре 1939 года Абрам Берлин был отправлен в Москву. Он должен был выступить перед коллегией Наркомздрава с докладом об эффективности их исследований в Саратове. Уважаемому специалисту выделили номер в престижной гостинице "Националь". Отель в сотне-другой метров от Кремля и в те времена предназначался не для простых смертных. Там жили особо привилегированные иностранцы и разного рода заслуженные деятели Советского Союза во время поездок в Москву. Соответственно, и обслуживание там было статусным, как в лучших "капиталистических" гостиницах.

В "Национале" Берлин вызвал парикмахера, был побрит, а затем отправился на заседание коллегии Наркомздрава. Коллегия — это не просто какая-то комиссия, а руководящий орган наркомата, в который входили и нарком, и его заместители, и всё остальное высшее руководство ведомства.

Вернувшись после выступления в гостиницу, Берлин почувствовал себя плохо. Началась лихорадка, сильная боль в груди, состояние ухудшалось с каждым часом. К постояльцу вызвали врача. Однако лёгочную форму чумы, как уже говорилось, не так просто распознать без специальных бактериологических исследований. Прибывший на вызов врач поставил самый логичный диагноз из всех, какие только могли быть при подобных симптомах, — "крупозное воспаление лёгких". Больного отправили в Ново-Екатерининскую больницу на Страстном бульваре.

Прибывшего пациента осмотрел врач Симон Горелик, человек с весьма интересной судьбой. Сын богатого купца-лесопромышленника, который сочувствовал революции и щедро одаривал подпольщиков средствами. Все дети Горелика-старшего, включая Симона, получили образование в престижных европейских университетах. Симон учился медицине во Франции и Швейцарии. Земляком и мужем его родной сестры был старый большевик Григорий Шкловский, в дореволюционные годы входивший в число самых близких Ленину людей.

Горелик был опытным доктором, но пациент его немало озадачил. С одной стороны, симптомы больного действительно напоминали крупозное воспаление лёгких. С другой — в наличии не было одного из важных признаков болезни.

Крупозная пневмония и лёгочная чума обладают схожими симптомами. И в том и в другом случае заболевание характеризуется стремительным началом и таким же стремительным прогрессированием. У больного резко повышается температура, появляются боли в груди, одышка и кашель, сопровождаемый характерной мокротой. Отличие заключается в том, что у больного чумой выраженных изменений в лёгких практически не происходит, тогда как при крупозном воспалении они являются характерным признаком. И у больного Берлина отсутствовал именно этот последний характерный симптом.

Тогда Горелик догадался сделать то, что не пришло в голову первому врачу, — выяснить конкретную специфику деятельности пациента. Берлин, периодически впадавший в забытьё, успел сообщить, что работает в закрытом институте над вакциной от чумы. Пазл сложился, и, ставя пациенту диагноз, Горелик одновременно подписывал смертный приговор самому себе. Осматривая пациента и прослушивая его лёгкие, он просто не мог не заразиться.

Стоит отдать должное мужеству врача. Он не запаниковал, а сразу же отдал ряд грамотных распоряжений. Прежде всего — изолировать его вместе с больным в помещении, куда не будет доступа посторонним. Проследить, чтобы никто не покидал больницу, и сообщить о диагнозе в Наркомздрав.

Ситуация по всем параметрам была из ряда вон выходящей. В нескольких метрах от Кремля несколько дней находился человек с чрезвычайно заразной болезнью. Лёгочная чума передаётся воздушно-капельным путём при простом общении. При этом болезнь отличается 100-процентной смертностью (стрептомицин, который эффективно лечит чуму, был открыт только в 1943 году) и крайне быстрым течением — больной умирает за один-три дня.

Всем оказавшимся в больнице тут же было приказано оставаться на местах и не покидать её стен. Вскоре она была оцеплена внутренними войсками, посты расставили возле всех входов и выходов. Аналогичные меры были приняты и в гостинице "Националь". Начались поиски всех, с кем за несколько дней мог контактировать больной. На всякий случай на карантин отправили всю бригаду поезда, которым Берлин ехал из Саратова в Москву, а также всех его попутчиков, кого удалось разыскать, и врача, который первым осматривал больного в гостинице.

Поскольку перед ухудшением самочувствия Берлин выступал перед коллегией Наркомздрава, под угрозой заражения страшной болезнью оказалось всё медицинское руководство Советского Союза: сам нарком Георгий Митерёв (всего три месяца назад возглавивший ведомство), руководители отделов и так далее. Все они также были отправлены на карантин, единственным из руководителей наркомата, оставшимся на свободе, оказался заместитель Митерёва, пропустивший заседание.

Берлин скончался в тот период, когда противочумные мероприятия только начинали разворачиваться. Чтобы исключить вероятность ошибки, необходимо было провести вскрытие. Ответственную миссию возложили на одного из самых авторитетных патологоанатомов Советского Союза — Якова Рапопорта. Одетый в костюм химзащиты патологоанатом проводил вскрытие прямо в комнате, где умер больной. Бактериологические исследования подтвердили, что больной умер от чумы. Рапопорт вспоминал, что слухи среди врачей распространились очень быстро, и в первое время после смерти Берлина по Москве прокатилась волна панических настроений среди медиков. Едва он вернулся после вскрытия тела Берлина, как его опять отправили на вскрытие в другую больницу. Там врач, увидевший у скончавшегося пациента сыпь на теле, перепугался и поднял панику, будучи уверенным, что тот тоже умер от чумы. Однако второй случай не подтвердился, и вскоре волна паники пошла на спад.

Жертвами последней вспышки чумы в Москве стали три человека. Вслед за Берлиным умер Горелик, который поставил страшный диагноз и своему пациенту, и самому себе. Третьим скончался тот самый парикмахер, который брил Берлина после приезда в столицу. Через несколько дней, по истечении характерного для чумы инкубационного периода, карантин сняли, все "подозреваемые" вернулись к привычному образу жизни.

Благодаря счастливому стечению обстоятельств, дотошности Горелика и быстро принятым противоэпидемическим мерам последняя вспышка чумы в Москве была пресечена в зародыше.

Исследуя геномы чумной палочки из древних человеческих останков, генетики проследили, как бактерия эволюционировала (становясь всё более заразной и опасной) и какими путями она распространялась по Евразии.

Благодаря палеогенетике мы уже многое узнали о том, как наши предки расселялись по планете, осваивали новые территории, перенимали друг у друга технологические навыки, развивали общественные отношения и т. д. Но древняя ДНК может рассказать не только про людей, но и про их постоянных спутников — микроорганизмы, ДНК которых тысячелетиями сохраняется в костных останках. В том числе про бактерии, вызывающие заболевания.

Среди всех болезней, с которыми сталкивалось человечество, самую зловещую репутацию имеет чума. Пандемии чумы, о которых нам известно, заметно сокращали численность населения в разные исторические периоды. Недавно вышла очередная статья, в которой авторы реконструируют эволюцию возбудителя чумы — бактерии Yersinia pestis — и пути ее распространения по Евразии.

Возбудитель болезни — чумная палочка (Yersinia pestis) — в природных очагах сохраняется в колониях сусликов и других грызунов. В городской среде сусликов заменяют крысы. Передается эта зараза блохами, которые служат для нее промежуточными хозяевами, бактерия успешно размножается в их кишечнике и с укусом блохи заражает человека. Смертельно опасная Y. pestis в эволюции возникла из умеренно патогенной Y. pseudotuberculosis. Высокая вирулентность и патогенность, т. е. способность эффективно передаваться и поражать организм человека, развилась у нее постепенно. Если раньше специалисты пытались реконструировать историю бактерии по современным ее формам, то с недавних пор они получили возможность исследовать древнюю бактериальную ДНК.

Одна из первых таких работ была проделана в 2015 году группой всемирно известного специалиста по древней ДНК Эске Виллерлева, профессора Копенгагенского университета. Статья [1] опубликована в журнале Cell. Исследователям впервые удалось прочитать геном чумной палочки из останков людей бронзового и железного веков (2900–885 годы до н. э.). ДНК Y. pestis нашли в ткани зубов 7 из 101 индивида, при этом степень деградации человеческой и бактериальной ДНК показала, что бактерия обитала в организме данного человека при его жизни.

Первый вывод из этой работы: чума существовала в бронзовом веке, причем была не такой уж редкой болезнью. 7 зараженных из 101 — немалая доля. Носители чумной бациллы найдены в географически разных точках и принадлежали к разным археологическим культурам: это афанасьевская и более поздняя андроновская культуры на Алтае и в Сибири, синташтинская на Урале, культура шнуровой керамики в Эстонии, унетицкая в Польше и культура раннего железного века в Армении.

Исследователи секвенировали геном бактерии Y. pestis, состоящий из закольцованной хромосомы и трех, тоже кольцевых, внехромосомных плазмид. ДНК плазмид играет важную роль в патогенных свойствах бактерии — именно плазмиды pMT1 и pPCP1 отличают Y. pestis от предшественника — Y. pseudotuberculosis. В геноме древних изолятов чумной палочки авторы изучили 55 генов, которые связаны с вирулентностью. Оказалось, что все эти гены в древних штаммах не отличаются от таковых в современных, кроме гена ymt в плазмиде pMT1. Этот ген позволяет бактерии заселять кишечник блохи, он кодирует фермент фосфолипазу D, которая защищает бактерию в кишечнике насекомого. С приобретением этого полезного приспособления Y. pestis стала использовать блох для передачи инфекции. Блохи кусают и заражают как грызунов, так и человека.

Так что в бронзовом веке (по крайней мере за 1690 лет до н. э.) чумная палочка еще не приобрела ген ymt и способность передаваться с блохами, а значит, чума не была настолько заразной, как в дальнейшем. С этим способом передачи связывают самую распространенную — бубонную форму чумы. Ну а когда ген ymt появился, он оказался чрезвычайно полезен для бактерии, был немедленно подхвачен отбором и быстро распространился. Кстати, исследователи даже сделали предположение, что этот ген чумная палочка позаимствовала от другой бактерии путем горизонтального переноса (об этом говорят два мобильных элемента — транспозона — на концах новоприобретенного участка). При ключевом значении гена ymt в механизме передачи с блохами участвуют и три других гена, но для этого в них должны возникнуть необходимые мутации; так вот, этих мутаций, опять же, не обнаружено в древних штаммах.

В итоге авторы статьи приходят к выводу, что, хотя население Евразии бронзового века заболевало чумой, чумная палочка в то время еще не умела передаваться с блохами. Как люди заражались, еще не вполне понятно. Кроме того, по-видимому, древняя чума была не столь смертельно опасной, как в последующие времена. Авторы изучили еще один ген pla, расположенный на плазмиде pPCP1, важный для патогенных свойств бактерии. Мутация гена pla I259T (которая в белке Рla превращает аминокислоту изолейцин в треонин) облегчает глубокое проникновение бактерии в ткани, что необходимо для развития бубонной и легочной форм чумы. Эта мутация была обнаружена только в образцах после 1690 года до н. э.

В этой же работе исследователи на основе всех секвенированных штаммов построили филогенетическое дерево (дерево родства) Y. pestis и определили время жизни общего предка Y. pestis и Y. pseudotuberculosis. Общий предок оказался намного старше, чем считали ранее, — он существовал около 55 тыс. лет назад. А общий корень всех линий Y. pestis авторы датировали временем 5800 лет назад.

Последующие работы по исследованию эволюции чумы связаны с группой палеогенетиков Института изучения истории человечества Общества Макса Планка в Йене (Германия). Их руководитель — профессор Йоханнес Краузе — снискал себе в мире репутацию главного эксперта по древней чуме. В 2017 году статья этого коллектива была опубликована в журнале Current Biology [2]. В этой работе авторы основное внимание уделили изучению распространения чумы по Евразии в прошлые исторические эпохи. Они секвенировали еще шесть геномов Y рestis из останков периода позднего неолита — бронзового века (4800–3700 лет назад) на территории Европы (Литва, Эстония, Германия). В этом анализе используются два секвенированных генома из работы [1], о которой мы писали выше.

Снова строится филогенетическое дерево и вычисляется время жизни общего предка всех древних и современных штаммов Y. pestis — авторы получают цифру 6078 лет назад (что почти совпадает с предыдущей оценкой). А вот датировка отделения ее от Y. pseudotuberculosis у них получилась чуть ли не вдвое меньше — около 28 тыс. лет назад. С учетом большего числа секвенированных геномов в этой работе, эта датировка заслуживает большего доверия.

Далее, сопоставляя разные геномы Y. pestis и их географическое расположение, авторы пытаются реконструировать пути чумной палочки по Евразии. Самый древний из имеющихся в их распоряжении — геном с Алтая (афанасьевская культура, 4836–4625 лет назад; в отличие от предыдущих авторов, они используют другое представление датировки), описанный в статье [1], и геном из степей на юге России (RK100, 4828–4622 лет назад). Беря их за стартовые точки, генетики предполагают, что исходно чума в человеческих популяциях возникла в довольно обширном регионе Центральной Евразии. Оттуда возбудитель инфекции попал в Европу, произошло это в позднем неолите — раннем бронзовом веке, когда радикально увеличилась мобильность населения и число контактов между отдельными группами. На карте этот путь в Европу отмечен зелеными стрелками.

Центральную роль в распространении чумной палочки в Европу авторы отводят массовой миграции в позднем бронзовом веке (около 4500 лет назад) из причерноморско-каспийских степей; предположительно, это была миграция степных кочевников — носителей ямной культуры. Эта миграция постоянно на слуху в течение последних лет, с ней палеогенетики связывают изменение генофонда европейцев. Предполагают, что ямники принесли в Европу генетический компонент, который был обнаружен в образцах европейской поздненеолитической культуры шнуровой керамики. При том, что генетическое влияние степной миграции остается дискуссионным вопросом и не всеми специалистами поддерживается, Йоханнес Краузе и Вольфганг Хаак (ведущие авторы данной статьи) являются убежденными сторонниками этой гипотезы. По их мнению, носители ямной культуры мигрировали не только на запад, но и на восток, в Южную Сибирь.

Карта предполагаемых передвижений бактерии Y. pestis по Евразии
А. Путь Y. pestis из Центральной Евразии в Европу (зеленые стрелки), предположительно с миграцией степных кочевников ямной культуры. Белыми стрелками обозначена степная миграция в Европу и на восток. Ареал ямной культуры обозначен желтым цветом; розовым — ареал культуры шнуровой керамики; сиреневым — ареал культуры колоковидных кубков; зеленым — ареал афанасьевской культуры; оранжевым — вучедольская, Хорватия.
В. Предположительный обратный путь Y. pestis из Европы в Южную Сибирь (зеленая стрелка). Белой стрелкой обозначен генетический поток от европейских земледельцев в Центральную Азию. Бежевым цветом обозначен ареал андроновской культуры; светло-коричневым — ареал синташкинской культуры [2]. Следующее звено в рассуждениях генетиков связано с тем, что самый молодой южносибирский образец Y. pestis (RISE505, 3694–3575 лет назад), найденный на Алтае у индивида андроновского комплекса культур, генетически близок образцу из Германии. Из этого авторы сделали вывод, что существовал и обратный путь переноса чумной бактерии — из Европы в Южную Сибирь (карта В). В подтверждение они приводят данные палеогенетики о наличии у индивидов сибирских археологических культур генетических компонентов европейской природы — а значит, существовал поток генов из Европы в Центральную Азию.

Так что степи, которые служили естественным связующим коридором между Европой и Азией, были коридором с двусторонним движением. И не только для людей и скота, но и для чумы.

Рис. 2. Парное захоронение, относящееся к срубной археологической культуре в Самарской области, в котором была обнаружена чумная палочка [3]

Следующая статья того же коллектива, под руководством Йоханнеса Краузе, вышла совсем недавно в журнале Nature Communication [3]. В этой работе генетики обнаружили ДНК Y. pestis в останках двух индивидов в парном захоронении срубной археологической культуры в Самарской области, датировка — около 3800 лет назад. Бактериальный геном из одного образца (RT5) удалось секвенировать с очень высоким качеством.

Самое главное открытие в данной работе состоит в том, что в изученных образцах (RT5 и RT6) позднего бронзового века (3800 лет назад) найден вышеописанный ген ymt, который обеспечивает передачу бактерий с блохами и радикально повышает ее вирулентность. Именно с этим вектором передачи связывают бубонную форму чумы. Молекулярная датировка показала, что Y. pestis приобрела ген ymt около 4 тыс. лет назад, вслед за чем численность ее популяции резко увеличилась. Этот вывод примерно на тысячу лет удревняет данное эволюционное событие, так как в статье [1] было сделано предположение, что это случилось не ранее, чем 3 тыс. лет назад. Что касается места этих событий, то авторы считают, что их можно привязать к месту образца RT5, т. е. к западноевразийской степи.

Однако у RT5 еще не было другого важного для вирулентности гена — гена pla, содержащегося в плазмиде pPCP1. Так что, по-видимому, в позднем бронзовом веке чумная палочка передавалась всё же не так эффективно, как в эпохи Античности и Средневековья.

Надежда Маркина

1. Rasmussen S., Allen M. E., Nielsen K. et al. Early Divergent Strains of Yersinia pestisin Eurasia 5,000 Years Ago // Cell, Volume , Issue 3, 571–582, DOI: dx.doi.org/10.1016/j.cell.2015.10.009.

2. Valtueña A. A., Mittnik A., Massy K. et al. The Stone Age Plague and Its Persistence in Eurasia // Cell, Volume 27, Issue 23, p. 3683–3691. e8, 4 December 2017, DOI: dx.doi.org/10.1016/j.cub.2017.10.025.

3. Spyrou M. A., Tukhbatova R. I., Wang C.-C. et al. Analysis of 3800-year-old Yersinia pestis genomes suggests Bronze Age origin for bubonic plague // Nature Communications, volume 9, Article number: 2234 (2018), DOI: 10.1038/s41467-018-04550-9.

Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.

​На фоне пандемии коронавируса 2020 года в обществе проснулся интерес к аналогичным событиям, имевшим место в прошлом. При этом выяснилось, что многие довольно смутно представляют себе историю собственного государства.

При обсуждении великих эпидемий прошлого в Рунете довольно часто звучит мнение, что Россия пострадала от буйства инфекций меньше, чем, к примеру, страны Европы. Утверждается, например, что эпидемии чумы, уничтожавшие от 30 до 60 процентов населения Старого Света, практически не сказались на России.

Это неверно. Чума не просто нанесла серьезный ущерб, но и изменила ход истории Российского государства.

Вместе с тем эпидемия в Киеве была локальной вспышкой, не получившей серьезного распространения. Более суровые испытания были впереди.

Начавшись в Монголии, эпидемия шла на Запад вместе с купцами и воинами. Добравшись до Золотой Орды, зараза через Крым добралась в итальянские земли, а затем охватила весь Старый Свет.

Парадокс состоит в том, что на пути в Европу чума лишь слегка затронула русские земли, несмотря на зависимость Руси от Золотой Орды.

На обратном пути в Новгород владыка почувствовал себя плохо. Он скончался в обители Архангела, при устье реки Узы, впадающей в Шелонь, 3 июля 1352 году.

Гибель великого князя и его наследников

Вслед за Псковом эпидемия поразила и Новгород. Белоозеро и Глухов вымерли почти полностью.

В конце концов чума дошла до Москвы. Главной ее жертвой стал сын Ивана Калиты, великий князь Московский Симеон Гордый. Он умер 27 апреля 1353 года, находясь в полном отчаянии. Князя страшила не собственная смерть, а то, что в марте 1353 года чума унесла жизни двух его маленьких сыновей — Ивана и Симеона. В итоге умирающий Симеон Гордый написал завещание, не имевшее аналогов — власть и все свое имущество он завещал жене для передачи сыну, в том случае, если супруга является беременной.

Надежды князя не оправдались, княгиня Мария Александровна не была беременной. В итоге власть перешла к брату Симеона Ивану Ивановичу Красному, чей сын Дмитрий Иванович разобьет ордынцев в Куликовской битве и получит прозвище Донской.

В 1654 году на Россию обрушилась новая масштабная эпидемия чумы, охватившая Москву и целый ряд других русских городов. По сути, в течение трех лет страна пережила две вспышки заболевания — первая охватила Москву, центральную часть России, затем распространилась на Казань и Астрахань. Вторая вспышка в 1656-1657 годах затронула низовья Волги, Смоленск и снова Казань.

Царь Алексей Михайлович находился с войскам, а его жену и детей патриарх Никон уже после первых смертей в Москве вывез в Троице-Сергиев монастырь. Там же спасались и другие представители знати.

Вскоре в Москве начались паника и массовое бегство. Для нераспространения заразы дороги, ведущие из города, блокировали войсками. В самой столице все погрузилось в хаос: на улицах валялись трупы умерших, банды мародеров, которые не боялись ни стражи, ни чумы, грабили брошенные дома элиты и торговые лавки. Бежавшие из Москвы купцы и ремесленники приносили болезнь в другие города.

Спад эпидемии в столице наметился в конце осени 1654 года. Но представители элиты в Москву не спешили. Патриарх прибыл лишь 3 февраля 1655 года, царь Алексей Михайлович — неделей позже.

Данные о жертвах в различных источниках крайне противоречивы, однако современники заявляли, что смертность была чрезвычайно высокой. В масштабах страны речь может идти о сотнях тысяч человек.

В 1770 году, в период русско-турецкой войны, вместе с товарами и трофеями из Османской империи в город пришла чума.

Город к тому времени перестал быть столичным, а потому чрезвычайных мер для борьбы с чумой сразу принято не было. Более того, главнокомандующий Пётр Салтыков, московский гражданский губернатор Иван Юшков и обер-полицмейстер Николай Бахметев предпочли вообще уехать из города. Среди москвичей прошел слух, что избавить от чумы может прикосновение к Боголюбской иконе Божьей матери. У храма, где находилась икона, началось столпотворение. Московский архиепископ Амвросий, понимая, что это может не спасти, а погубить москвичей, запретил молебны, а икону повелел спрятать подальше от глаз страждущих.

15 сентября 1771 года недовольные верующие подняли бунт, который быстро превратился в вооруженное восстание. 16 сентября мятежники схватили и убили архиепископа Амвросия. Начались грабежи и погромы, коснувшиеся в том числе больниц и карантинных домов. Врачей, пытавшихся остановить эпидемию, зверски избивали. Московский гарнизон во главе с генерал-поручиком Петром Еропкиным с огромным трудом отразил атаку на Кремль. Остановить бунт удалось лишь после того, как были убиты около 100 мятежников.

Согласно отчётам, предоставленным Орловым в Государственном совете, с момента начала эпидемии до конца ноября 1771 года в Москве от чумы умерло порядка 50 тысяч человек.

С развитием медицины вспышки чумы в регионах центральной России удалось прекратить. Что касается южных областей и Средней Азии, то там это заболевание было взято под устойчивый контроль в период СССР с созданием имеющей широкие полномочия санитарно-эпидемиологической службы.

Эпидемия, бунт и власть в императорской Москве 250 лет назад

Чума: путь в Москву

Считается, что в Москву эту заразу (строго говоря, чума — не вирусная, а бактериальная инфекция) занесли с театра русско-турецкой войны, из Молдавии и Валахии. В августе 1770 года зараза достигла Киева, затем Брянска.

Увертюра в военном госпитале. Без паники!

Карантин: монастыри и генералы

Рядом с Большим Каменным мостом располагалась крупнейшая московская мануфактура того времени — Большой суконный двор. С 1 января по 9 марта 1771 года на фабрике умерли 130 человек. Фабричная администрация то ли не поняла поначалу, от чего, то ли слишком хорошо поняла: объяви, что на Суконном чума, и о сбыте продукции придется забыть .

В момент врачебной проверки в марте на Суконном дворе обнаружилось 16 больных с сыпью и чумными бубонами, а сколько разбрелось по городу, уже никто не узнал.

Фабрику закрыли, здоровых рабочих перевели на другие предприятия, а больных увезли в подмосковный Николо-Угрешский монастырь, ставший первым чумным госпиталем. При этом Суконный двор так и не был окружен караулами, и многие рабочие сбежали после оглашения диагноза.

Генерал-поручику Еропкину придется вскоре воевать в Кремле и на Красной площади, и отнюдь не с чумой.

От весны до осени: Москва зачумленная

Императрица одной из первых поняла и другую вещь: настала пора заботиться о том, чтобы зараза не дошла до Петербурга. Интересны детали.

Велено было также не пропускать проезжающих из Москвы не только к Санкт-Петербургу, но и в местности между столицами. Карантины были устроены в Твери, Вышнем Волочке, Бронницах.

Все эти меры помогли предотвратить превращение московского бедствия в общероссийское. Есть данные, что чума попала из Москвы в Воронежскую, Архангельскую, Казанскую и Тульскую губернии, но общенациональной пандемии не случилось.

Однако стоило в июле установиться теплой погоде, иллюзии рухнули. Смертность стала превышать 100 человек за сутки, вымирали целые улицы в Преображенской, Семеновской и Покровской слободах.

На улицах круглосуточно горели костры из навоза или можжевельника.

Бывало, что трупы выбрасывали на улицу или тайно зарывали в огородах, садах и подвалах, несмотря на указ императрицы с угрозой вечной каторги за сокрытие информации о заболевших и умерших.

Фото: Hulton Archive / Getty Images

В обреченном городе не осталось власти, полиции и войска — и немедленно начались бесчинства и грабежи.

Фото: WestArchive / Vostock Photo

Рассказ мгновенно распространился по Москве, и толпы горожан устремились к Варварским воротам в надежде вымолить прощение у Богородицы. Священники, оставив храмы, служили молебны прямо на площади. Люди по очереди лазали к иконе, стоявшей над проемом ворот, по лестнице, просили исцеления, ставили свечи, целовали образ, оставляли пожертвования в специальном сундуке.

Московский митрополит Амвросий, понимая опасность скопления народа в разгар эпидемии, решил его прекратить: икону убрать в храм Кира и Иоанна на Солянке, а сундук с деньгами передать в Воспитательный дом.

Бой в Кремле и на Красной площади

Расправившись с митрополитом, мятежники двинулись на Остоженку, в дом генерал-поручика Еропкина, сохранившийся доныне. Еропкин оказался не робкого десятка; он продемонстрировал, что если в борьбе с чумой к сентябрю 1771 года власти особых успехов не добились, то с бунтовщиками справляться они умеют.

В ноябре, когда чума уже утихала, в Москве состоялась экзекуция: четыре человека, в том числе убийцы митрополита Амвросия, были повешены, 72 человека были биты кнутом, 89 человек высекли плетьми и отправили на казенные работы.

Граф Орлов. Последнее средство

Восстанавливать порядок в Москву Екатерина отправила графа Григория Орлова, который приехал в первопрестольную 26 сентября. Вслед за Орловым шли четыре полка лейб-гвардии.

Орлов снискал славу избавителя Москвы от мора. Принципиально новых санитарных мер, кроме укрепления застав и карантинов, он не ввел. Но пришла на помощь природа: начались ранние холода, и эпидемия стала понемногу сходить на нет.

Впрочем, стоит отдать графу Орлову должное: он начал с верного шага, не свойственного отечественным администраторам,— прибыв в Москву, сразу собрал консилиум специалистов и следовал его указаниям. Орлов велел заново разбить Москву на 27 санитарных участков, открыть дополнительные больницы и карантины. Орлов лично обходил все больницы, следил за лечением и питанием пациентов.

Более того. Понимая, что нищета и болезнь тесно связаны, Орлов организовал общественные работы по укреплению Камер-Коллежского вала вокруг Москвы: мужчинам платили по 15, а женщинам по 10 копеек в день. Боролся Орлов и с бродягами, разносившими заразу: их отправляли в Николо-Угрешский монастырь.

Фото: Alamy / Vostock Photo

По официальной статистике, с апреля по декабрь 1771 года в Москве умерли от чумы 56 672 человека. Но это не все — первые три месяца 1772 года чума в Москве, над которой в Петербурге уже отпраздновали победу, продолжалась, правда ежемесячное количество умерших снизилось до 30 человек. Об окончательном прекращении эпидемии было объявлено только в ноябре 1772 года.

А в одном из писем за границу сама Екатерина сообщала: чума в Москве похитила более 100 тысяч жизней. Это можно, пожалуй, рассматривать как невольное признание в том, что противостоять нежданной напасти по большому счету не смогли ни власти, ни общество.